Третий. Текущая вода

С самого первого дня, когда Студент поступил на судно учеником моториста, Повариха увидела его и воспылала жаркой страстью. Она стала сопровождать его на палубу, куда Студент выходил подышать после работы свежим воздухом, во время обеда тянулась к нему из раздаточного окошка, забывая налить ему первого и наложить второго. Потом страсть ее стала разгораться все сильнее и все неотвратимее день ото дня, и, наконец, тайное стало явным. Наступил тот день, когда Студент неторопливой походкой шествовал после работы мимо каюты, где жила Повариха, и ни о чем хорошем и не думал.

В эту секунду дверь каюты скрипнула, и на пути Студента встала Повариха. Она схватила его под микитки и втащила в каюту, защелкнув дверь на запор, чтобы никто не посмел ей помешать. Она твердила: «Наконец-то ты мой, ах, какое счастье!»

Смущенный Студент не знал, что и думать; ему, по правде, не улыбалось, когда его втаскивает под микитки в каюту женщина. Студенту стало до жути ясно, что нужно бежать. Воспользовавшись заминкой Поварихи, он выскользнул из ее рук, крякнув, высадил плечом дверь и опрометью бросился в коридор.

И с этой минуты жизнь его превратилась в длящийся и днем и ночью кошмар. Часто по ночам он испуганно вскакивал, увидев во сне, как пожарный багор не выдерживает напора истосковавшейся Поварихи, вскакивал и стукался головой, набивая шишку на одном и том же месте. Он почернел, глаза и щеки у него ввалились, а месяц не мытые волосы спеклись в твердый ком. На работе в машинном отделении он двигался, будто зимняя муха, задевал все выступающие детали и с ног до головы покрылся синяками и шишками. Скоро на нем не осталось бы и живого места, как вдруг его перевели на палубу, в ученики матроса.

Теперь жизнь стала еще ужаснее, потому что Поварихе оказалось удобнее выслеживать его именно на палубе. Она забиралась на верхний мостик, тихонечко высовывалась из-за щитка и, приложив руку козырьком ко лбу, будто вахтенный в непроглядном тумане, начинала пядь за пядью исследовать поверхность палубы. Обнаружив местонахождение Студента, Повариха вспыхивала радостным румянцем, без шороха слезала по трапу вниз и на цыпочках начинала подкрадываться к своей жертве, чтобы, остановившись в пяти сантиметрах от зазевавшегося Студента, всхлипнуть от едва сдерживаемой страсти и наброситься на него, Студенту оставалось только, извернувшись, как резиновое круглое кольцо, бросаться навзничь, потом, перекатившись на бок, вскакивать и пускаться наутек.

Студент так изощрил слух, что мог слышать не только шаги Поварихи, но и тиканье вахтенных часов в машинном отделении.

В те часы, когда Поварихе приходилось, скрепя сердце, варить обед и кормить экипаж, Студенту удавалось побыть в одиночестве. В столовую он уже не ходил, а питался сухарями и тем, что добудет Семен, волею судеб тоже лишенный роскоши открыто и не спеша пообедать в столовой. Они садились с Семеном на кнехт, каждый на свою сторону, и принимались жевать сухари и думать каждый о своем.

Семен думал о той неуловимой, но постоянно присутствующей на судне угрозе, которая струилась из открытого иллюминатора каюты Третьего вместе с классической музыкой, которую Семен не воспринимал, а еще о том, сколько еще взысканий и наказаний, изощренных и страшных в своей неизвестности, придумает для него Кэп.

Студент же думал о своей однокласснице, с которой он встретился на единственном и наверняка последнем свидании. Он вспоминал, как неумело они поцеловались один-единственный раз и как потом одноклассница дулась на него неизвестно за что. Потом она уехала в другой город, а в душе Студента поселилась щемящая грусть. Вот об этой своей щемящей грусти Студент чаще всего и думал. Ему щемяще грустно было думать о своей щемяще грустной грусти.

Когда Повариха сшила себе мягкие бесшумные чувяки, Студент понял, что ему крышка, и решил пожаловаться Чифу.

— А это я перевел тебя на палубу, — сказал Чиф. — Попросил тебя у Деда и перевел в ученики матроса. И знаешь почему? Ты только посмотри на Повариху: на что она стала похожа? Кожа да кости. А ведь наша Повариха до того, как мы вышли в этот рейс, была самой упитанной поварихой во всем бассейне. Да у меня, брат, сердце разрывается от жалости к ней, вон чего. Теперь ты понял?

— Но я не люблю Повариху, — пролепетал Студент, и на глазах у него навернулись слезы. — Я люблю свою невесту, она меня ждет.

Чиф оглушительно расхохотался. Он чуть не выпрыгнул в иллюминатор от смеха. Успокоившись немного, он смахнул слезу и потер руки.

— Ты думаешь, я не знаю, что ты еще салага и только и умеешь, что целоваться? Будь спок, я об этом знаю. Да об этом весь экипаж знает, кроме Поварихи. Но я попросил всех пока помалкивать, а сам вот выберу момент да и шепну Поварихе, что ты еще салага. Тут уж тебе несдобровать, будь я проклят!

— Спишите меня тогда в первом же порту, — сказал Студент, сглотнув повисший в горле булыжник. — Спишите меня, дяденька! Можете меня высадить даже на Берегу, в любом, какое вам понравится, месте.