Третий. Текущая вода

Процедура развода требовала некоторого времени, и, вернувшись из очередного рейса, я дал отпускную теперь уже не моей Офелии, — да теперь уже, наверное, и не Офелии, — отпускную вместе с вещами и квартирой. Она казалась настороженной, даже ожесточенной, будто собиралась отомстить мне за те байки, которыми я накормил ее в последнюю нашу встречу. Но, к ее чести, а может, она уже стала меняться, — удержалась, оставшись на холодной высоте, и не испортила последнего свидания визгливыми обвинениями и упреками.

С этим периодом моей жизни было покончено. И что же изменилось? Ничего, пожалуй, — все те же рейсы, все то же море, которое никогда не надоедает и которое никогда не бывает одинаковым, только вот на берегу меня никто не ждал, я не имею в виду Николая. Продолжалось это все до того дня, когда я вынужден был покинуть судно и оставить море.

«У тебя здоровые, жизнерадостные дети, веселая и неунывающая жена. Тебе повезло, Коля, факт. Не со всеми случается то, что случилось у нас с Офелией. Рифов в семейной жизни хоть отбавляй, их нужно суметь обойти. Вот ты умеешь, да и Наталка твоя тоже, и вам еще раз повезло, если умеете». — «Да ничего, старина, ничего. На самом деле, посмотри: мы живем, питаясь, так сказать, друг другом и той работой, которую мы здесь проводим. У нас есть самое необходимое, не больше, ведь мы договорились с Наталкой избегать этой ловушки — накопления. Живем мобильно, в любую минуту можем собраться и уехать, а времени на то, чтобы читать, слушать музыку, — а она еще и певунья такая, ты же слышал! — хватает с избытком. Да и место, откровенно, для души. Нравится здесь. Никуда не хотим уезжать ни я, ни мои три частицы. Посмотри сам. Это случилось, когда господь бог, высунув от усердия язык и лоб наморщив, лепил из остывающей тверди мощные рельефы материков. Шмат тверди выскользнул у него между пальцев и упал в уже сотворенный океан. Когда работяга отвлекся и хотел водрузить этот упавший кусок на место, то у него ничего не получилось — тот намертво спаялся с дном океана. А что, подумал господь, вовсе неплохо получилось. Ну, с богом — пусть так и остается…»

…Так и топал я неутомимо по песчаной косе вдоль линии воды, посматривал наверх, чтобы бакланы, сидящие в гнездах на уступах близко подступивших к морю скал, не свалили мне на голову камень или даже целую лавину, что у них иногда неплохо получается. Страдал от них я пока не очень: стряхивал с куртки и капюшона белые брызги так называемого гуано, да успевал уворачиваться от выстрелов с таким зарядом. Метрах в двухстах от берега среди выступающих из воды камней торчали головы нерп, так же, как и камни, поблескивающие на солнце. Некоторые нерпы лежали на камнях побольше и, завидев меня, неохотно плюхались в воду и отплывали.

Расстояния уже не обманывали меня, как прежде, я знал, что от речки, к которой я сейчас подходил, и до следующей, которая виднелась вдалеке, подернутая голубоватой маревой дымкой, было не меньше пятнадцати километров. На схемке, которую мне набросал Николай, значилась еще и третья, которую нужно будет переходить в верховьях, по броду, а там и заброшенный поселок, куда и держал я путь, на том самом низком плато, зубом выдающемся в море, и до которого уж всего километров тридцать.

Торопиться мне было некуда. Это последнее путешествие я затеял с целью неторопливо пройти по западному берегу и попрощаться с полюбившейся землей, в последний раз посмотреть на горы с их подножия, посидеть на берегу ручьев у костра, подумать. Николай предлагал домчать меня на моторке, с комфортом доставить на тракторной тележке или еще более неторопливо — на яхте. Но, спасибо, товарищ, напоследок дай мне насладиться одиночеством.

Еще шел прилив, устье ручья захлестывалось прибоем, волна прибоя двигалась вверх по течению, до самых камней на перекате, за култуком. Я поднялся немного выше в долину, нашел старое кострище в невысоком леске, у самой воды. Кострище было прошлогоднее, сквозь него проросла яркая желто-зеленая трава, я разгреб его и соорудил свой костерок, на котором скоро закипел в жестянке крепкий чай по специальному рецепту Николая. Мимо меня против течения валила рыба — начался, насколько я понял, ход лосося. Между деревьями, в култуке, видно было, как выпрыгивала над водой рыба, убегая от атаковавшей култук нерпы. Волны в заводи ходили во все стороны, казалось, култук дышал. Приладив блесну, я вытащил на подсек пару рыбин, разделал и бросил в жестянку с водой — на уху.

Тихое это место, дым костра, стелющийся над поймой, плеск воды незаметно покорили меня. Опять появилось знакомое и драгоценное чувство, которое я определил бы как «чувство текущей воды», и которое настраивает на размышление, на несуетный и откровенный разговор с самим собой.