Третий. Текущая вода

— Таким образом, благодаря этой смерти, у Амбарщика стало недоброжелателей и тайных завистников меньше ровно на одного человека, — удовлетворенно заключил Кэп. — Был Инженер, как вы знаете, совершенно несносный человек, и никто на судне не видел от него ничего хорошего. Он только и способен был, что точить крокодиловы слезы, клацать затвором карабина да целиться из него в иллюминатор, я не имею в виду стрельбу по морскому зверю, в чем он, благодаря своей никчемности, не достиг успехов. Следуя завету древних «О мертвых либо ничего, либо все плохое», я могу вас заверить, что он был большим паршивцем, этот ваш Инженер, был он пеньком горелым, свинячьим потрохом и псюганом. Это я могу выпалить вам прямо в лицо — жалеть о том, что Инженер ушел, излишне. Он давно уже должен был влипнуть в какую-нибудь историю, вроде карабина и медведя. Толку от него ни мне, ни Амбарщику не было никакого. Хорошо, что он скинулся с копыт — самое время! Уж на что лучше его Амбарщик: он не приемлет равнодушия в наших делах, он кровно заинтересован в том, чтобы сжить Третьего. И мы его сживем, ждать осталось недолго! Но я имею сообщить вам и новость немного получше этой. Перед тем как сойти на Берег, Инженер имел с Амбарщиком беседу, в которой пошел на некоторые уступки общим пожеланиям. Отчуждение Третьего, по его словам, не представляет ничего сложного — мы пока еще живем в цивилизованном мире, — важнее найти повод для того, чтобы вынудить Третьего покинуть судно.

— Он вернется! — вдруг вскрикнул Лева.

— Кто? — вскрикнул Кэп.

— Третий! — вскрикнул Лева.

Присутствующие замерли. Кэп, словно из-под него выбили опору, зашатался.

— Не может быть, — прошептал он, — у нас все рассчитано.

— Он вернется! — настаивал Лева. — Вот посмо́трите, он вернется! Я не знаю, когда и при каких обстоятельствах, но мне моя интуиция подсказывает, что он вернется.

— А… а-а-а-а что нужно сделать для того, чтобы он не смог вернуться? — заикаясь, спросил Кэп.

— О! Сделать ничего нельзя, — покачал головой Лева… — Для того, чтобы воспрепятствовать возвращению Третьего, нужно, как минимум, чтобы не существовало ни нашего судна, ни нас самих, а это, как вы все подозреваете, несбыточная мечта.

Еще Лева представил себе, как действовал Командир в условиях адмиралтейской волокиты и интендантских интриг. Пинком в зад Командира не угостишь — он уже был человеком в фаворе. Палки в колеса ставить все умеют, но это так скучно! Уколов и сплетен он не замечал. Гнилую муку или хилое сукно для его экспедиции не подсунешь — он сам все проверял. Значит, тянули по мере сил с отправлением экспедиций, подмачивали репутацию. Неплохо. А Командир бы все продолжал ходить с выражением невыразимого спокойствия и достоинства на роже и в этакой аскетической сосредоточенности. Но ничего. Будь я в то время в надлежащем месте и при соответствующих моему положению полномочиях — я бы его свалил безошибочно. Такие люди вследствие своего фанатизма в известной степени ограничены и не боятся ничего. Кроме одного-единственного. Они страшатся сомнений в целесообразности своего дела. Именно сомнение и робость по отношению к их инициативе, вон чего! Н-нда, а я поумнею к концу рейса еще больше. Но пусть пока плывет, черт с ним!

Кэп погрузился в мучительную задумчивость. У него никак не укладывалось в голове, что вся их деятельность по отчуждению Третьего не может не иметь результата, по крайней мере на протяжении хотя бы некоторого времени. Но останавливаться уже было нельзя, машина набрала инерцию хода, остановить ее значило бы остановить мчащийся по рельсам экспресс. Возможно, шум ангельских крылышек, уносящих душу Инженера, достиг и ушей Кэпа, и он внутренне вздрогнул и поежился.

— Все мы командированные, — признался он. — Все мы командированы кто за славой, кто за плотскими радостями, кто за барахлом лично для себя, а кто и за куском пожирнее. Но не успели мы и глазом моргнуть, не успели отхватить кусок пожирнее, как нас уже зовут назад и вручают последнюю командировку: вот вам, мол, обратно можете не возвращаться. — Кэп высморкался и приуныл. — И чаще всего это случается, когда человек на самом, так сказать, взлете, в парении, в эфире. На тебе — бац! — и нету! Разве это справедливо, разве это честная игра? Это похоже на то, что нас силой заставляют играть после рождения мизер без трех-четырех-пяти верных взяток. Есть ли смысл в этой игре? — Кэп помолчал, скорбно понурившись, похожий на неведомую птицу, раненную в крыло. Он словно приоткрывался присутствующим с новой стороны, человечный, мятущийся. — А ведь из игры не выйдешь с самого начала, нужно играть в нее до конца, заведомо зная, что проиграешь. Мы какие-то фигуры в чьей-то игре, неведомо зачем затеянной. Знать бы, что нас ожидает, лучше бы не рождаться на белый свет. Что ли, лучше быть тенью, прохожим, командированным и никогда не воплотиться в настоящее тело, никуда не дойти и не закончить командировку так, как тебе хочется? А во всем виноваты такие вот проходимцы, как Семен или Третий. Да пропади они пропадом, гори они гаром!