Третий. Текущая вода

Студент судорожно вздохнул, вспомнив, что, согласно истине Инженера, у него осталась в запасе вся его оставшаяся жизнь, а это может оказаться и много и мало, в зависимости от того, как этим остатком распорядиться. Можно этот остаток, который, если подумать, должен с этого мгновения приобрести значение осмысленной — цельной — жизни, избыть в том же темпе и с тем же пустым воодушевлением, что и прежде. Но как быть с шорохом светил, скользящих по небосводу там, за дневной голубизной? Созвездие, скажем, Водолея появляется и исчезает в пропасти времен регулярно из года в год, и оно отдает толику своего света на Землю. А светит ли Студент? О, длинный непомерно рейс!

— Знаешь, Студент, — вдруг сказал Чиф. — Я тоже долго думал насчет всего этого, и вот что я придумал: лучше быть мотом, чем жмотом. Человек может ошибаться, если он чем-нибудь занимается, а может вообще ничем не заниматься, ничего не делать и тогда ни в чем не ошибется.

Он посмотрел внимательно в лицо Студенту. Потом нерешительно добавил:

— Но ошибаться может человек тот, кто не только что-то делает, но и чего-то ищет. Ты вот сам считаешь, брат, ищет ли что-нибудь Третий? Или он просто тупо упрям и лезет на рожон, чтобы всех позлить. Кэп его считает вреднее малярийного комара, а все остальные — аспидом. Ты, например, считаешь, что он ни в чем не виноват. Я его считал пеньком горелым и думал вот о чем: почему он мешает всем жить так, а не этак, почему ему не нравится наша жизнь? Разве может он один мешать всем остальным? С этим, как ты знаешь, не согласились. Я ведь ходил к нему. Зашел на мостик, отпустил зачем-то вахтенного штурмана, а рулевого послал на корму проверить рулевую машинку. Потом спустился к Третьему и сказал: «Послушай, освободи душу, ответь на главный вопрос: зачем такие люди существуют и почему ты очутился на нашем судне, а не на каком-нибудь другом?» Третий перед этим читал. Отложил книжку и прислушался: «Ведь мы двигаемся, если не ошибаюсь?» Я подтвердил, но не сказал ему, что судно именно сейчас неуправляемо и движется в темноте к Поселку, где мы намерены избавиться от Третьего. Я повторил свой вопрос. «Эй, Чиф, — сказал он, — не знаю. Главное то, что судно движется. Другое дело — куда. Но плавание всегда было необходимым и полезным действием. Древние считали даже, что жизнь не так необходима, как плавание, — он пожал плечами. — Парадокс, но — а что не парадокс? Почему я сам существую? Этого я ни у мамы, ни у папы не спрашивал: существую, да и все. Почему я на вашем судне? Если такой вопрос не шутка, то отвечу серьезно: по судовой роли на судне такого типа и такого водоизмещения кроме капитана, вас, старшего механика, боцмана, матросов и всех остальных положен еще и третий механик. А как же?» — «Это не ответ». — «А другого я не знаю».

Студенту вдруг стали понятнее и Чиф и его непонятные метания, до которых, как всегда, никому дела не было. В его душе шевельнулось даже что-то вроде жалости к Чифу: он угадал, как Чиф неприкаян и бесприютен, что это его мучит, и что он слишком долго выбирает свой берег.

С минуту оба молчали. Студент сидел, сжав руками голову, а Чиф бегал по каюте два шага туда, два шага сюда.

— А компас я выбросил, — вспомнил он. — Ни к черту не годится. Остался еще один, на мостике у вахтенного рулевого. Семен выпил из него спирт, а картушке сейчас тяжеленько приходится — смазка не та. Ну, я побегу.

Он открыл дверь и сгинул.

Студент взял себя в руки. Придумать он пока ничего не придумал, да и сразу ничего дельного не придумаешь, нужно, разумеется, время. Он вспомнил робкую улыбку Флоры, ее затаенное ожидание, линии скользкого неуловимого тела, ее бесплотность и теплоту груди. Она, как стал сейчас догадываться Студент, ждала от него каких-то слов, признания, обещаний, словом, того, чего ждут все женщины, когда хотят быть нужными. А я, баран, пенек горелый, признался Студент, надо же мне было так молчать?!

Он открыл дверь. Теперь слышнее стали звуки музыки, которые доносились из каюты Третьего. Студент вспомнил свою флейту и занятия в музыкальной школе, от которых осталось в памяти несколько названий, терминов и характеристик. Поворошив их в голове, он вспомнил, что вещь, которая звучала в каюте Третьего, называется Четвертой симфонией Бетховена.

Студент постоял под дверью каюты, внимательно прислушиваясь к звукам музыки, но ничего постороннего не услышал, ни суетливого покашливания изнервничавшегося человека, ни глухих рыданий, ни торопливого двигания чемоданов, — словом, ничего, что выдавало бы драму, постигшую этого человека.