Третий звонок

В глазах теперешнего тридцатидвухлетнего затаилась тревога: «Куда ж это все подевалось? И где, где, где искать ее, единственную, мой последний шанс, не в ресторане же актерского клуба? Она должна немедленно появиться, пока я еще на что-то похож!»

«И, крылышкуя скорописью ляжек», выпорхнула одна балерина – Ангел добра в невыразимой пачке. Если продолжать цитату из поэта – «красавица, с которою не ляжешь». Пачку-то куда? Красавицей она не была, но, однако, легли. Прилегли, так будет вернее. Я постоянно чувствовал эфемерность и временность всего, что у нас с ней происходило. Легкие начала, блистательные дебюты и кошмарные финалы – мое проклятие!

«А что? – сказал я себе, увидев ее на сцене в пачке. – Может быть, это именно она?»

Талантлива, знаменита, Сильфида, Жизель, Тальони, она сошла с картины Серова! Другой такой нет. Она должна стать моей. Нет, не просто моей, а моей женой. «Я прошу вас, тебя. Как же я жил до тебя раньше, милая, да и жил ли я вообще?!»

…Черт возьми! Почему же она не звонит? Сколько можно ждать звонка?! Будь ты проклят – сучий телефон! Во рту пересыхает, ноги ватные, жить не хочется… Что же это за пытка! Она должна быть сейчас рядом со мной, иначе я сдохну. Нет, всегда, всегда, до старости. Я буду ее любить, даже когда она станет старухой. Вот! Я уже представляю ее такой! И люблю, люблю, но только позвони и приходи ко мне сейчас, сию минуту! Ну, проклятый телефон! Звони же, подлец! Так я познакомился с Амоком. Он подкрался незаметно и дружески обнял меня…

Мне было тридцать два. Я и тогда не чувствовал себя юношей, но сейчас-то, сейчас еще двадцать лет следует приплюсовать. Сколько получается? Хорошо, хорошо, без этих двух месяцев… Пятьдесят два. Почти пятьдесят два. Если еду в метро, спокойно сижу на скамейке, в стекло не гляжусь. Разве что иногда по привычке. И вот на тебе! Он, мой друг Амок, не забыл меня, навестил-таки…

Известно, что все проходит, но проходит не без следа. Я еще долго не мог очухаться. Еще пришлось подергаться. Идиотская женитьба на малознакомой грузинской женщине с древнегреческим именем. Подтверждением, что все, что произошло, действительно было, а не пригрезилось в кошмарном сне с грузинского похмелья, – моя дочь. Грузинская дочь. Ей теперь… Сколько же ей лет? Ну да, конечно, семнадцать. Если считать точно, как в аптеке, – семнадцать лет и девять дней. Значит, все-таки было венчание в тбилисской церкви, весь этот беспросветный сюр. Была и короткая жизнь в Москве в каких-то квартирах, которые я добывал и разменивал. Нет, жизнью это не назовешь. Это вообще никак не назовешь. Из области – не бывает.

Когда она захрипела, я опомнился, слава Богу, опомнился! Я душил ее, не из ревности – из ненависти. Эта, с древнегреческим именем, умудрилась за один год принести много зла. И не мне одному. Но я, слава Богу, опомнился и вышвырнул ее на улицу. Ночью. Следом и ее дорогую шубу, недавно приобретенную в комиссионке.

Сил нет вспоминать это. Да и не к месту. Прошлой, бессонной, когда искал в прошедшем аналоги теперешнему, – промахнул как ненужное. Не задержусь и сейчас.

Наутро после незавершенного пятого акта пьесы Шекспира оказался я в больнице без сознания. Ждали кровоизлияния. Но Бог спас. Кровь вышла на лицо – лицо было синего цвета. Пронесло.

В очередной раз я стал потенциальным женихом. Выпивающий алиментщик. Трое детей от двух бывших жен. Крохотная однокомнатная, где еще предстояло сделать ремонт. Пока же я опять спал на маминой раскладушке. Завидный женишок ожидал кого-то! Отличная партия, ничего не скажешь!

Нашлась дура. Умная женщина, а дура, эта, моя третья, которая рискнула… Первые восемь лет жизни в нашем доме, который она создала, прошли быстро. Впервые у меня был дом, где любили бывать мои друзья, я мог спокойно заниматься своей работой и еще умудрялся пить в придачу.

Через день, через два на третий, уж раз в неделю обязательно. Она на перекидном календаре рисовала рюмки. Для точности, чтобы не забыть. Я злился, но считала она лучше меня. Когда я балдел, пускался в воспоминания. Вспоминал пачку, реже секретаршу и пьяно молол что-то про некую артистку, которая даже не глядела в мою сторону…

Ох, друг ты мой единственный, прости меня, если можешь. Сам бы, наверное, не простил. Простила ли ты до конца? Не знаю… Если когда-нибудь прочтешь этот бред (чего не бывает в жизни?), прими мое спасибо тебе. Жена всегда давала мне чувство стабильности и покоя. Одним пребыванием рядом – гнала страхи, давала силы дышать ровно.

Ну что рядом с этим смешные движения с одинаковым, одинаковым во всех случаях концом, последним вздрагиванием и вытеканием чего-то липкого? Тогда почему же, почему мы так зависим от этого?!

Да потому что, когда ты с ней, с самой желанной, когда орешь животным криком и готов умереть в ту минуту от счастья, так не думаешь! В этот счастливый миг вообще не думаешь, тебя самого просто нет. Есть вы двое.