И хотя в кайф прочесть «Сретение» Бродского в самом Назарете или читать Пушкина на Святых Горах, но в конечном счете – не все ли равно, где молиться Богу, в иерусалимском ли храме или под иконкой в деревенской избе. Важно, чтобы молилась душа и чтобы молитва твоя была услышана. Вот когда душа молчит, а небеса пусты – страшно. Тогда тебе остается лишь суд людской, и нет тебя ничтожней на земле.
Пишу – и понимаю, что банален в своих доморощенных умозаключениях. Чувствую, что пора остановиться и опустить наконец занавес: сейчас, секунда, еще реплику! Крутятся какие-то чужие строчки, не мной придуманные:
Да, близко, но не так, не так следует закончить мою книгу. А как? Как? А никак. Вот и ответ. Никак. Поставь многоточие, вези сына в школу, потом ступай на море, выпей свой кофе, поезжай в магазин и купи водки и жратвы, чтобы достойно встретить московского друга.
И смотри, счастливчик, не напивайся до зеленого змия – годы уже не те.
Глава вторая
Странствия
Вот так бы всю оставшуюся жизнь маяться
Как и следовало ожидать, я вернулся на доисторическую родину, не мог не вернуться. Произошло это в 1996 году. Меня часто спрашивают во всевозможных интервью:
– Вам что, Израиль не понравился?
– Нет, – отвечаю, – Израиль мне понравился, я сам себе в Израиле не понравился.
– Вы жалеете об отъезде туда?
– Нет. Я вообще ни о чем не жалею.
Во-первых, я за очень многое благодарен Израилю. Во-вторых, это был необходимейший опыт, который мне пригодился и еще пригодится в моей дальнейшей жизни.
Еще живя в Израиле, я много раз выезжал со спектаклями или концертами в разные страны Европы и Америки. То же продлилось, когда я вернулся в Россию.
Я всегда веду дневники, это уже вошло в привычку. Кое-что из написанного, мне кажется, достойно опубликования.
У меня был на редкость счастливый май. С нашей антрепризой мы месяц провели в Америке, путешествуя с двумя спектаклями по разным городам: Нью-Йорк, Вашингтон, Чикаго, Сан-Франциско, Лос-Анджелес и далее везде… Ездили большой группой: в спектакле по комедии Ноэля Коуарда «Цветок смеющийся» заняты 11 актеров, и лишь в спектакле-концерте для голоса и саксофона по стихам И. Бродского нас только двое – Игорь Бутман да я. Правда, есть еще декорации, свет, звук, реквизит, так что на самом деле нас больше. А еще моя жена Анна – продюсер моей антрепризы, да двое наших детей: девятилетний Мишка и трехлетняя Зойка, которых мы таскали за собой: самолеты, автобусы, гостиницы, закулисье, рестораны после спектаклей, музеи и посещение мюзиклов на Бродвее…
Мне понравился спектакль с хореографией Боба Фосса «Чикаго», или мюзикл о самом Фоссе – и естественно «Питер Пен» или «Чарли Браун»… Я застревал в музее Метрополитен у картин Ван Гога, дети разглядывали муляжи рыцарей на конях в латах… Потом все вместе любовались картинами Рембрандта. Особенно «Славянским царем». Зойке нравилось, что он красивый царь в тюрбане, Мишке – его золотая мантия, о себе промолчу. Фамилию Рембрандта дети запомнили, и на том спасибо. Веласкеса мы не выучили…
Вообще, доложу я вам, в моем почтенном возрасте путешествовать с детьми – двойной кайф: ты очень многое воспринимаешь через них, смотришь на мир их глазами, к тебе возвращается способность удивляться, непосредственность и незамутненность восприятия природы, архитектуры, живописи, музыки. Реакции и оценки, разумеется, разнятся, но подчас и дополняют друг друга. Мишка через меня, через мои восторги, воспринимал хореографию Боба Фосса, я оценил «Чарли Брауна», когда он, отсмотрев его дважды, стал петь мелодии и песни из этого детского мюзикла. Зойка засыпала в надежде, что к ней первой прилетит Питер Пен. А утром наряжалась в синее платьице с белой блузкой, как Дороти из страны Оз (по нашему из «Волшебника Изумрудного города»), и воображала себя ею. Наш замечательный джазмен, музыкант-саксофонист Игорь Бутман играл дважды в Нью-Йорке с их прославленными звездами: трубачом Уинтеном Марсалесом и вибронистом Джо Локком. В обоих случаях возникал квинтет потрясающих музыкантов. В каждом клубном концерте игрались три сета. С перерывами. Примерно три часа серьезной джазовой музыки, – по виртуозности, изощренности и духовности современный джаз не уступает классике.