Третий звонок

Серьезный джаз, в силу высоты, становится все элитарнее. Тут явно уместно произнести как «увы», так и «слава богу». Слушают и восхищаются этой музыкой в основном «очкарики» и яйцеголовые всех возрастов. Или дети. Как оказалось, в том числе и мои собственные. Зойка, разумеется, до третьего сета не дотягивала, засыпала под звуки мощного дуэта саксофона Бутмана и трубы Марсалеса, как несколько веков назад отправлялся в объятия Морфея граф Кайзерлинг, слушая гольдберовские вариации Баха. Девятилетний Мишка был много выносливее. Он, увлекшись игрой, даже напросился к Марсалесу на прослушивание в его музыкальную школу. В силу нереальности его мечты дело ограничилось автографом маэстро и совместной фотографией. «Учись у Бутмана. Он пока менее известен, но не менее грандиозен», – сказал Марсалес. Что вполне подтвердилось. Игорь играл в нью-йоркском «Сохо» три сета с ансамблем Джо Локка. И имел необыкновенный успех. К нашему ужасу, во время исполнения темпераментная Зойка выскочила на сцену и подошла к виброфонисту Джо. Я приготовился к скандалу… НО НЕ ТУТ-ТО БЫЛО! Джо Локк взял ее ручки в свои и продолжал вместе с ней играть на виброфоне. Публика была в восторге от мастерства музыканта. Мы с женой облегченно вздохнули… Это актерское «цирковое» дитя (мы ее прозвали «наш реквизит»), путешествуя с нашей труппой, взяло манеру, отсмотрев спектакль, выходить с нами – актерами на аплодисменты…

Так случилось и в полуторатысячном здании бродвейского Таун-Холла, где мы играли комедию Ноэля Коуарда «Цветок смеющийся». Аплодисменты полуторатысячного зала длились по времени семь минут, – такого в своей жизни не упомню. Прошу простить хвастовство, но актер Леонид Сатановский снял все это безобразие любительской видеокамерой не для показа на ТВ, а исключительно, чтобы мы все – С. Немоляева, О. Остроумова, А. Балтер, А. Мордвинова и др. не думали, что видели коллективный бродвейский сон. На видеопленке и Зойка (на руках у меня) раскланивается на сцене Таун-Холла… Каково ей потом, когда станет взрослой, будет смотреть на дела давно минувших дней? Всякому умилению – свое время.

Три старухи

Две старухи без зубов
Толковали про любовь.
Они обе влюблены:
Та картошку, та в блины…

Сейчас речь пойдет о трех американских старушках, которые остались одним из самых впечатляющих воспоминаний этого американского мая. Две из них – старухи нью-йоркские, третья – бостонская, почти столетняя и самая мощная из них. Однако по порядку. Город Нью-Йорк – самый живой, разнообразный и ежеминутно меняющийся город мира. Его можно не выносить или обожать, как, впрочем, все на этом свете, но отрицать его мощь, разнообразие, его круглосуточный живой пульс – глупо. Город, да нет, страна Нью-Йорк – лишь подремывает (или делает вид?) от силы два часа в сутки – с 3 до 5 утра. Ночью он напоминает светящийся огнями громадный воздушный и легкий замок-великан, а его мосты – ну чисто бриллиантовые брошки и ожерелья. Днем небоскребы торчат, как от укола. В нем все стоит. Он весь мощный, потентный, как юноша-атлет. Употребим сегодняшнее модное клише: город секс-символ, город мегазвезда. Город контрастов? Разумеется. Есть роскошная Пятая авеню, и есть Гарлем, Манхэттен и Брайтон-Бич. Но надо понять, что далеко не всякий обитатель черного Гарлема захочет его оставить и далеко не каждый русский с Брайтона, где даже вывески по-русски, будет уютно себя чувствовать ежедневно на 42-й стрит Манхэттена. Там всегда можно очутиться, спустившись в метро – «сабвейку», через полчаса, от силы 40 минут. Кстати сказать, все ужасы про «ихнее» метро сильно преувеличены. Проверил лично. Нормальное, отлично разветвленное метро с подробными указателями, кондиционерами, с газетами и мороженым. Я, любитель и частый пассажир московского метро (привык с юности), утверждаю, что прекрасно себя чувствовал в нью-йоркской подземке. После 2-х часов ночи в любом метро ты ни от чего не застрахован.

Гулять одному по цветному Гарлему, особенно ночью, человеку с белой кожей, разумеется, небезопасно. Но если учесть, что жена в Москве почти 10-летнего сына Мишку в школу одного теперь не отпускает, то придем к выводу, что все относительно, как сказал старик Эйнштейн.