Треугольник. История, семиотика, литература

Публикуя в 1815 году свою книгу «О Германии», де Сталь привела в предисловии письмо, посланное ей от имени кабинета министров и генеральной полиции (3 октября 1810 года) и подписанное герцогом де Ровиго (впоследствии жившим в России дипломатом). Это письмо содержит упреки в том, что во всех своих публикациях писательница не находит достойного места для положительной оценки деятельности императора и без уважения относится к созданной им империи. Де Сталь предпочитает совсем другие исторические фигуры, восхищается другими народами, поэтому ей указывают пути, по которым она может выехать из Франции, и просят уведомить о том, который из них она выбрала. «Нечего сказать, – запишет она в своих заметках, – как изящно меня, мать троих детей, дочь отца, служившего Франции верой и правдой, выгоняют, и не находится ни единого человека, чтобы меня защитить»[21].

Весной 1802 года Наполеон запретил салон г-жи де Сталь. Ее разговоры, ее увлекательное устное творчество, ее талант, ее «гений мыслительного почина» привлекали строителя нового государства. Он слушал и читал все созданное писательницей, всегда находя у нее «беспорядок в мыслях и воображении», «безнравственность» и «безбожие». Ей буквально было предписано выехать из Парижа и не подъезжать к нему ближе чем на 100 лье. Лишиться Парижа значило лишиться аудитории, где каждое ее слово ловили на лету.

Написав в изгнании книгу «О Германии», мадам де Сталь не предполагала, что навлечет на себя кроме гнева Наполеона еще и неудовольствие всех профранцузски настроенных европейцев, поскольку ей удалось доказать, что произведения Шиллера и Гёте не менее значительны для мировой культуры, чем произведения Расина и Вольтера. Книга де Сталь, как бы идя навстречу давним исканиям Н. М. Карамзина, «молодого тургеневского кружка» и Жуковского, переводила также и взор русских с Вольтера на Гёте. Ее в России не просто читали, но изучали, особенно в тех общественных кругах, из которых впоследствии вышли декабристы. Наполеону же книга «О Германии» показалась настолько ужасной, слишком «протестной», просто «революционной», что была им запрещена и сожжена (!) по его приказу.

Когда семнадцатилетний сын Жермены де Сталь Огюст в 1807 году проник к императору, чтобы ходатайствовать о разрешении для своей матери вернуться в Париж, тот сказал ему примерно следующее: «Она умна, очень умна, может быть, даже слишком умна, но ум ее не знает ни обузданности, ни повиновения. Она воспитана в хаосе революции и государства разрушающегося. Она составила себе из этого какую-то смесь. Все это может сделаться опасным: пламенная голова ее может породить последователей. Она меня не любит. Я не должен ей позволить возвращаться в Париж…» Так же иронично, как сыну Огюсту, он отвечает и ратующим за нее министрам Талейрану и Меттерниху: «Не желаю, – говорит он, – чтобы де Сталь была в Париже. Будь де Сталь роялистка или республиканка, я бы ничего не имел против. Но это двигательная машина, которая пускает в ход салоны. Такая женщина опасна именно во Франции, и я не хочу, чтобы она была здесь»[22].

Наполеон как строгий инквизитор сжег десять тысяч экземпляров книги «О Германии». Кроме того, он окружил швейцарское имение отца г-жи де Сталь, где она жила, двойной цепью шпионов. И вот в мае 1812 года, незадолго до начала русской кампании, она решилась бежать в Швецию, в Стокгольм, где ей могли предоставить достойный приют. (Жермена Неккер получила фамилию де Сталь от своего мужа – шведского посланника во Франции.) Однако продвигаться пришлось окольными путями, через Россию, фактически по стопам Наполеона: де Сталь едет на юг и только потом на север, и везде ее встречают чрезвычайно предупредительно – она европейская знаменитость, ее книги популярны в России. В Киеве, на Украине, ее принимает граф Милорадович. Он от нее в восторге, она восхищена его светскостью и образованностью. В Белоруссии интересных встреч не было, зато в Москве, куда она попадает до Наполеона, ее принимают радушно и хлебосольно. Об этом де Сталь рассказала в опубликованной посмертно книге «Десять лет в изгнании» (1834).

Что знала писательница о России, что знали о России во Франции? Она сама отвечает на этот вопрос: «Несколько неприглядных исторических анекдотов, несколько русских, наделавших долгов на парижской мостовой, одно-другое красное словцо Дидро внушили французам убеждение, будто Россия состоит лишь из развращенного двора, из офицеров, камергеров и из рабского народа. Это большая ошибка»[23]. Заметки европейской путешественницы превращаются в открытие незнакомой страны, в честное, нелицемерное суждение о ней.