Процесс старения поначалу может вызвать бурное, истероидного свойства сопротивление, стремление продлить уходящую молодость. Заставляет стать на путь расточительности, идти на любые жертвы, чтобы с помощью косметики, хирургии, диеты, одежды сохранить остатки привлекательности. Или с помощью денег, или протекций удержать возле себя молодых любовников. Не менее характерно, когда человек, особенно бывший баловень судьбы, келейно замыкается в мире воспоминаний и реликвий прошлого, враждебно воспринимая все, что, как свет сквозь щели затворенных ставен, пробивается к нему из дня сегодняшнего. В качестве иллюстрации — одно из стихотворений Заболоцкого: «В позолоченной комнате стиля ампир, где шнурками затянуты кресла, театральной Москвы позабытый кумир и владычица наша воскресла. В затрапезе похожа она на щегла, в три погибели скорчилось тело. А ведь, боже, какая актриса была — и какими умами владела! Что-то было нездешнее в каждой черте этой женщины, юной и стройной, и лежал на тревожной ее красоте отпечаток Италии знойной. Ныне домик ее превратился в музей, где жива ее прежняя слава, где старуха подчас удивляет друзей своевольем капризного нрава. Орденов ей и званий немало дано, и она пребывает в надежде, что красе ее вечно сиять суждено в этом доме, как некогда прежде. Здесь картины, портреты, альбомы, венки, здесь дыхание южных растений, и они ее образ, годам вопреки, сохранят для иных поколений. И не важно, не важно, что в дальнем углу, в полутемном и низком подвале, бесприютная девочка спит на полу, на тряпичном своем одеяле! Здесь у тети-актрисы из милости ей предоставлена нынче квартира. Здесь она выбивает ковры у дверей, пыль и плесень стирает с ампира. И когда ее старая тетка бранит и считает и прячет монеты — о, с каким удивленьем ребенок глядит на прекрасные эти портреты! Разве девочка может понять до конца, почему, поражая нам чувства, поднимает над миром такие сердца неразумная сила искусства».
Для мужчин с их исторически сложившейся социальной ролью главы дома (до недавнего времени) характерным проявлением эгоцентричной истероидности был деспотизм домостроя. При этом действия с позиции грубой силы ожесточены полным нежеланием принимать во внимание любые доводы, потребности социально зависимых членов семьи, если они идут «супротив» задуманного или уже решенного, особенно в том случае, когда принятое решение — воля — объявлено во всеуслышание и нельзя ронять авторитет («сказал — отрезал»). Было уже отмечено, что процесс старения сопровождается обострением черт характера. Нарастает, в частности, и авторитарный деспотизм человека не только с ростом его социального влияния, экономического могущества, но и по чисто физиологическим причинам. Нарастает к старости и скаредность деспота. Деньги, имущество, сосредоточенные в его руках, к этому времени остаются часто единственным залогом власти, орудием управления в семейных отношениях. Они — единственная отрада, они — божество Скупого рыцаря!
Но вот паралич разбивает самодура, от одного взгляда которого трепетала вся семья, или еще какая другая старческая беда случается с ним. И происходит типичная истероидная метаморфоза. Попадая под власть родных, в зависимость от их заботы, ухода, деспот становится слезливо-сентиментальным, умильно-добрым, ласково-заискивающим дедушкой.
Теперь поговорим о нейрофизиологии истероидности — о механизмах мозга. По Павлову, в основе полноценной личности лежит взаимосвязанная деятельность трех систем: ближайшей к мозговой коре подкорки с ее безусловными рефлексами (то есть инстинктами), представляющими собой низший уровень регуляции сложных взаимодействий организма со средой; первой кортикальной сигнальной системы, непосредственно отражающей окружающий мир, и второй сигнальной системы, обеспечивающей наиболее тонкие и сложные взаимоотношения человека с внешней, главным образом социальной средой. Для истерии характерно нарушение соподчиненности в содружественной работе этих систем.
Сначала рассмотрим случай рассогласования работы системы мозга «кора — подкорка».