Тревожная ночь

Стоит поле нескошенное, просится: «Скоси меня, а то от дождя погибну!»

Ветер завихрил пшеницу, спутал тяжелые колосья, скрутил их, точно в снопы. Торопится Коля, хочет обогнать ветер, поскорее собрать решета, взойти на мостик и скомандовать, как капитан на корабле: «Полный вперед!» Да разве решишь задачу, если не знаешь правил, по которым она составлена? Нет, не решишь! Как ветра в поле не обогнать! Уж тень от тучи бежит, скользит над деревьями рощицы, цепляется за их верхушки, вот перейдет мостик и будет здесь.

Торопись, Перепелкин! Думай быстрей, Николай! Вспомни уроки, когда ты знакомился с комбайном, «по косточкам» разбирал машину. Время не ждет!

Время! Хорошо сказал о нем поэт Роберт Бернс. Лучше и не скажешь:

Дорого вовремя время.
Времени много и мало.

Долгое время не время,

Если оно миновало…

Ты ведь, Перепелкин, мог сегодня утром и не разбирать решета, да побоялся, что засмеют. А теперь плохо твое дело! Упустил ты время. А ведь найти можно любую утерянную вещь, потерянное время — никогда.

12. КРУТОЙ РАЗГОВОР

В то самое утро, когда Коля мучился подле разобранного решета комбайна, между комбайнером Кустовым и механиком Балашником произошел такой разговор:

Кустов. И долго еще ты будешь мариновать мое приспособление к уборке на склонах?

Балашник. Твое?

Кустов. Моего помощника. Какая разница?

Балашник. Вот не думал, что у тебя помощник грузин.

Кустов. Какой грузин? Это Перепелкин Коля! Школьник наш, солнечновский.

Балашник. И говоришь, что он не грузин?

Кустов. Вот привязался! Грузин да грузин. Да он…

Балашник. Арап.

Кустов. Что?!

Балашник. Жулик!

Кустов. Кто?

Балашник. Да твой Куропаткин! Ученик и помощник.

Кустов. Перепелкин. А ну, объясни!

Балашник. Могу. Хоть ты и опытный комбайнер, а обдурил тебя мальчишка. В Грузии много земель, которые расположены на склонах гор. Ну, а ты же сам знаешь, что при работе комбайна на участке, имеющем уклон всего в пять градусов, потеря зерна составляет примерно десять процентов. И причину знаешь: при работе комбайна на неровной местности нарушается режим работы решета — масса нормально не обрабатывается, и потому…

Кустов. Ты мне лекцию не читай. Ты скажи, почему Перепелкин арап и жулик? Слышишь?

Балашник. Слышу! Не глухой. Объясню. Чертеж этот был напечатан в книге, которая рассказывает про опыт грузинских механизаторов. А твой Куропаткин…

Кустов. Перепелкин!

Балашник. Извиняюсь. Одним словом, твой первейший помощник чертеж из этой книги — как бы это сказать, чтобы тебя не обидеть, — позаимствовал, что ли. И самую эту идею приспособления тоже, это самое, позаимствовал на все сто процентов. Наши ребятки как раз в это время были в нашей библиотеке и еще поражались, какой молодец: маленький чертежик из книги, а как здорово копирует. Твоего этого Куро…

Кустов. Перепелкина!

Балашник. Извиняюсь. Твоего Перепелкина чуть было за инженера не приняли. Думали, что он выполняет какое-нибудь задание Каляги. А он, видишь ли…

Кустов. Хватит! Все ясно. Я с этим новатором-изобретателем поговорю. А приспособление готово?

Балашник. Можешь забирать. Здорово грузины эту штуку придумали…

Вот на этом и кончился разговор знатного комбайнера Кустова со старшим механиком Балашником. А дальше события развивались так.

13. ПОСЛЕ ДОЖДЯ

Хлынул дождь. И какой! Утро сменилось ночью, суша стала водным пространством, будто это было не пшеничное, а рисовое поле.

Коля успел только подхватить брезент с гайками и шурупами, завернуть их кое-как, прижать к груди и бежать в домик бригады.

Ну и дождь! Завихрил, закружил, заломал колосья. Положил их на землю и ну молотить!

Сколько же длился этот ливень?

А кто его знает? Если спросить Колю, он скажет: год. Ему время-то, когда по его вине гибли хлеба, показалось вечностью…

Но дождь прошел быстро. Темно-фиолетовая, будто чернилами наполненная, туча отлетела куда-то вбок, и над хлебами во все лучи засветило солнце. Дождевые капли сразу же показались драгоценными камнями, лужи превратились в зеркала, а крыша домика бригады стала вроде лакированной. И стало не просто жарко, а парко, как в бане. Пар пошел от столов и навесов полевого стана, пар повалил от кузовов автомашин, от брезента, который прикрывал машины. Брезент этот повис, превратился в чашу, до краев наполненную дождевой водой.

Коля стоял в луже, закатав бубликом брюки. Под навесом «табора» дождь не промочил его. Но Оле-копнильщице казалось, что после дождя Коля стал какой-то размытый, ослабленный. Он стоял не шевелясь, а бурные потоки желтой воды обмывали его ноги, как весеннее половодье обмывает быки моста.

— Ко-о-ля! Никола-ай! — закричала Оля, сложив ладони рупором у рта.

Коля не откликнулся. И тогда Оля, шлепая по воде, подошла к нему и, крепко схватив за плечи, тряхнула:

— Ты что?

— Ничего.

— Монумент!

— Что?

— Ничего! — И засмеялась. — Работать надо…