Тревожная осень

– Слушайте, Андрей Семенович, только что вы сказали, что надо ехать. Правильно, нам нужно ехать. А вам еще и возвращаться в нормальную жизнь. И чем быстрее вы забудете кошмар, который отчасти усилили своими метаниями и прочими неразумными действиями, тем будет лучше для вас и ваших близких. Вы – здоровый человек, победитель. И на этом давайте поставим точку в данном вопросе. По рукам?

– Договорились, Александр Владимирович. Вы как всегда правы. Спасибо вам за все.

И он с благодарностью пожал руку этого сильного, щедрого и доброго человека.

Через пару часов они уже сидели в ресторане, каждый – с огромной тарелкой, на которой лежала свиная ножка, кислая капуста, жареная картошка и какие-то соленья. Ну прямо ле-по-та! Кроме того, на столе стоял графинчик с тремястами граммами буквально гелеобразного от низкой температуры «Абсолюта». Причем вначале Жизнев предложил заказать двести, максимум двести пятьдесят граммов:

– Послушайте, Андрей Семенович, у вас швы больно свежие.

Едва речь зашла о швах, Дымов вспомнил рассказ Олега Николаевича о том, как ему плохо зашил швы американский доктор и как в Самаре их пришлось зашивать снова.

Услышав эту историю, Жизнев взбеленился, велел официантке принести триста граммов водки и жестко сказал:

– Давайте-ка, Андрей Семенович, я вам внакладку к швам расскажу еще одну историю. У меня был больной, которому мы сделали простатэктомию. И вот пришла пора вытаскивать катетер, а он не вылезает. Я перепробовал все. Нулевой эффект! Я позвонил в Америку моему учителю, а он мне говорит: «Отпусти его домой, и все будет нормально». И действительно, вечером во время мочеиспускания катетер выскочил. Почему я вам раньше не рассказывал эту историю? Да вы выдали бы на-гора такой спазм, что мы с вашим катетером летели бы до Петербурга. В общем, швы ваши заживают, катетер валяется на свалке, а вы здоровы, и мы сейчас выпьем по сто пятьдесят.

Впрочем, Андрею Семеновичу хватило и пятидесяти. Сегодняшний день, такой богатый на события, оказался для него эквивалентен огромной дозе алкоголя. После первых двух тостов за их здоровье, здоровье всех близких им людей и за Жизнева он уже ничего не помнил.

До гостиницы и койки добрался с помощью Жизнева и автопилота. По всей вероятности, заснул в тот же миг, как голова коснулась подушки.

Спал он недолго: когда проснулся, за окном была глухая ночь. Коктейль, настоянный на алкоголе и адреналине, еще бродил внутри. В этой смеси были и радость, и опасение, и ликование, и боязнь, и еще черт знает что. Он долго лежал в темноте и думал, что жизнь надо менять в лучшую сторону: заботиться о своем здоровье и здоровье близких, больше времени уделять дочерям и внучке. Хотя бы для того, чтобы передать молодым огромный опыт, обладателем которого он является. Он думал о том, что ему, со всеми его женщинами, обязательно нужно записаться в бассейн, и о том, как у них все будет хорошо и по-другому.

И вдруг память услужливо подбросила, как фотографию, страничку ежедневника с планом на понедельник: восемнадцать встреч, звонков и совещаний. Он сразу понял, что все, о чем думал полчаса назад, – маниловщина. В понедельник к нему вернется ад привычной сумасшедшей жизни, когда он будет нужен всем и сразу, а ему – всё, причем вчера. И он будет счастлив, потому что любит быть нужным и жадно набрасываться на жизнь, как на врага или женщину.

«Все возвращается на круги своя», – подумал Андрей Семенович и крепко заснул.

А дальше были быстрые сборы и четырехсоткилометровая изнурительная дорога (хоть и по прекрасным автострадам, а все равно тяжко). Его маленькая победа в автобусе, который вез их к самолету: он уступил место молодой девушке, а сам стоял, хотя спина и ноги молили об обратном.

Наконец они летят. Еще по пятьдесят граммов, налитых щедрой стюардессой, сладкая дрема и резкое тревожное пробуждение: перед Андреем Семеновичем стояла медсестра Кристина с подносиком, на котором лежали лекарства.

«Где я? Что случилось? Как я, сам того не заметив, снова попал в больницу?» Мысли были одна тревожнее другой. И вот он проснулся. «Господи, это же стюардесса с подносом леденцов. Совсем ты психом стал, Дымов!»

Вслед за ним проснулся Жизнев.

– В чем дело? – быстро спросил он.

Услышав сбивчивый рассказ, бросил резко:

– Пройдет. Максимум через две недели, даже с учетом вашей реактивной психики, – и снова задремал.

Посадка, паспортный контроль, испуганные, а потом радостные лица жены и младшей дочери. «Видно, больница не красит», – подумал Андрей Семенович.

Господи, какое счастье ехать посередине заднего сиденья, когда тебя за руки держат жена и дочь. А ты сидишь и заливаешь, как вас с Жизневым принимали важные немецкие банкиры, да что вы едали с ними в ресторанах.

Когда подъехали к дому Жизнева, и Андрей Семенович вышел из машины, чтобы попрощаться, еще раз за все поблагодарить, доктор шепотом сказал ему:

– В вас умер секретарь ЦК партии по идеологии. Даже я под конец вашего проникновенного спича во все поверил и ощутил во рту вкус фуа-гра, которым нас угощали.