Тревожное небо

Синицын успел надеть парашют и выскочил через нижний люк. Выдернув кольцо и, убедившись, что парашют раскрылся, начал искать вокруг себя парашюты товарищей. Слева, против луны, чуть выше его самого, спускался кто-то. Несколько секунд спустя парашютиста осветил луч прожектора, и в гулкой тишине Синицын услышал завывание мотора. Тотчас же понеслась трасса пуль по направлению освещенного прожектором парашютиста, и через луч проскочил истребитель.

— Вот гады, расстреливают, — ругался Синицын в бессильной злобе. Обстрел повторился еще несколько раз. Вдруг из-под купола засверкали яркие вспышки.

— Ага! Сдачи дает. Значит жив еще, — подумал майор.

Гул мотора стал все слабее и прекратился совсем. Истребитель ушел. Кругом стояла мертвая тишина. Синицын приготовился к приземлению.

Приземлился он удачно. Быстро собрал парашют. Оглянувшись вокруг, услышал грохот проезжавших невдалеке автомашин. В обоих направлениях то и дело мчались автомобили и мотоциклы. Майор спрятал парашют в кусты, снял тяжелый меховой комбинезон и, придвинувшись поближе к дороге, стал вслушиваться в7 разговор едущих людей. Но мешал грохот моторов и машин. Лишь тогда, когда невдалеке остановился мотоцикл, Синицын разобрал, что говорят по-немецки. Стало быть, он в тылу у врага… Он осторожно отполз на несколько сот метров от дороги и, решив, что ползти уже нет смысла, встал и пошел во весь рост. Луна успела уже скрыться. В ночной темноте майор наткнулся на овраг, и пройдя некоторое время вдоль него, дошел до заброшенного сада. Невдалеке торчало несколько печных труб.

«Деревня была», — подумал Синицын и сел на край свежевырытой канавы. «Эз-э! Ведь это же окопы. Отсюда надо тикать…»

Он быстро вернулся к дороге и, улучив момент, когда утих шум машин, перебежал на другую сторону. По густо разросшемуся бурьяну дошел до небольшого бугорка. Сел прямо на землю и начал вслушиваться в окружавшие его звуки. Опять появился шум моторов. Шли не то тракторы, не то танки.

Уже забрезжил рассвет. Всматриваясь в сторону дороги, майор увидел группу людей, идущих по направлению к нему. За ними тарахтели тягачи с двумя орудиями. Когда до них осталось лишь метров двести, Синицын начал понимать, что фашисты облюбовали его бугор для артиллерийской батареи. Не дойдя метров сто-стопятьдесят, они принялись за рытье окопов и установку орудий. Тягачи отошли назад и умолкли. Двое, видимо офицеры, отделились и, закуривая, медленно приближались к Синицыну. По спине штурмана пробежал неприятный холодок.

«Теперь держись, Михаил Александрович! Наступил твой час», — ободрял он себя, заряжая на ощупь пистолет. Глаза его впились в медленно приближавшегося врага. Фашисты, видимо, решив использовать бугор для наблюдения, изредка перекидываясь короткими отрывистыми фразами, не спеша приближались к притаившемуся в бурьяне Синицыну. Мышцы и нервы майора напряглись до предела.

«Если пройдут стороной, стрелять не буду, потом отползу», — решил он про себя. Но фашисты шли прямо на него. Уже ясно слышен разговор. Отчетливо видны погоны и даже пуговицы на френчах.

«Еще немного, — удерживал себя майор, — еще два шага».

Резко хлопнули выстрелы. Один, с соломенными усами, шедший слева, начал тихо оседать, как будто у него отнялись ноги. Другой безусый согнулся пополам и со стоном повалился навзничь.

Синицын скатился в противоположную сторону бугра, вскочил на ноги и, сопровождаемый беспорядочной стрельбой и поднявшимся за бугром гвалтом, помчался к знакомому оврагу.

Пробежал, ни разу не оглянувшись, до оврага, а затем по нему еще добрых полкилометра и остановился перевести дух. Сердце и легкие работали, как молот и меха в кузнице. Рубашка противно липла к телу. Отдышавшись, отер рукавом гимнастерки пот, заливавший глаза, и внимательно прислушался. За дорогой слышались то стрельба, то крики. Видимо искали его. Вскоре появился мотоцикл, без умолку трещавший вдоль и поперек оставленного им бурьяна.

Низко пригибаясь, Синицын снова двинулся по дну оврага.

Вскоре дошел до развалин деревни, куда уже приходил ночью. Местность вокруг была вся изрыта воронками от взрывов снарядов и мин. Среди торчавших печных труб стояли стены разрушенной церкви. Рядом — запущенный, со снесенными кронами фруктовый сад. Везде хаос и разрушение… У одной из яблонь увидел сложенное из веток и хвороста подобие шалаша. Синицын залез в это немудреное укрытие и снова превратился в слух.

То с одной, то с другой стороны возникала и вновь исчезала трескотня автоматов. Синицыну казалось, что стрельба приближается к нему. Неожиданно автомат застрочил совсем рядом. Забыв осторожность, майор раздвинул ветки. У стен развалившейся церкви мелькнули силуэты людей.

— Вот он! Вот он, гад! Бей его, — донеслась оттуда приправленная крепким словцом русская речь. Вслед раздалось несколько очередей, и пули защелкали над головой Синицына, сбивая листву и мелкие ветки.

— Товарищи! Здесь немцев нет, — закричал майор, убежденный, что это свои.

— А ну, выходи, кто там есть, — скомандовали ему. Синицын вылез.