Тревожное счастье

— Понять просто, сделать потрудней, — вздохнул Дрозд. — Были бы мы железнодорожниками!

— Партизанский штаб установил связь с одним служащим. Диспетчер — Болеслав Шлим.

— Немец?

— Поляк. Коммунист. Он будет давать нужную нам информацию. Но ее надо забирать у него. Поручаем это вам, товарищ Тимох.

— Мне? — у парня загорелись глаза.

— Подумаем, как вам лучше встретиться с ним. Сведения будете передавать Степановичу. Ну, а дальше — известно… По связи по-прежнему будет «поп».

Тимох рассмеялся и подмигнул Саше.

— Люблю таких «попов»!

На другого Саша рассердилась бы за эти неуместные подмигивания. Но на Тимоха сердиться было невозможно: каждый жест его был на диво естественным и веселым. Лялькевич тоже с любопытством следил за ним.

— Вторая задача — опять о том же. Совершенно необходима крепкая группа на железной дороге.

— Будем иметь такую группу, товарищ Петро! — заверил Дрозд. — Ведь я говорю: уже есть зацепка.

— Наконец, третья, тоже связанная с железной дорогой. Наибольшее количество диверсий партизаны намечают в направлениях на Брянск и на Бахмач. Естественно, что после этого на узле неизбежно создадутся «пробки». Каждую такую «пробку» будет выбивать наша авиация.

— Здорово! — восторженно воскликнул Тимох.

— Но соколам нашим надо помогать. Показывать цель. Чтоб меньше бомб падало на жилые кварталы. Нужна группа энергичных, смелых ребят.

— О, это легко! — опять не удержался Тимох. — Такую работу хлопцы любят!

— Это нелегко, товарищ… И это очень опасно.

— Я организую такую группу! Разрешите мне.

Лялькевич посмотрел на Дрозда, взглядом спрашивая: не слишком ли много берет на себя этот юноша? Степанович кивнул головой: можно, мол, поручить.

— Хорошо. Организация группы — за вами. Но имейте в виду, пока вы на связи с Шлимом — ходить с ракетницей вам запрещается.

Тимох взглянул на Сашу и выразительно сморщился: вот тебе на, от самого интересного отстраняют. Лялькевич это заметил, и голос у него стал суровым, повелительным:

— После каждой ракеты будет облава. Мы не можем рисковать. Арестуют вас — провалите Шлима. Руководить подачей сигналов должен кто-нибудь другой.

Парень почувствовал этот повелительный тон и встал, серьезно, почти по-военному, ответил:

— Слушаюсь, товарищ… Петро! Руководить будет другой.

Заглянул в дверь хозяин.

— Картошка сварилась. Съедим, пока горяченькая?

— Ого! Еще как съедим! — весело отозвался Дрозд.

Покуда хозяйка подавала на стол горячую картошку и огурцы, Лялькевич и Тимох на несколько минут вышли в соседнюю комнату.

За столом — ни слова о деле. Беседовали так, как случайно встретившиеся люди: одни приехали из деревни и заночевали у знакомого, другие зашли, заметив след, чтобы выпить «деревенской самогонки». Выпили. Даже Саша немного отведала. Тимох, видно, тоже попробовал в первый раз: проглотив, он сморщился так, что Саша чуть не засмеялась.

— Ну и дрянь! — удивился хлопец.

— Это ты, братец мой, не разобрался, — возразил Дрозд, который выпил свою порцию медленно, со вкусом и даже крякнул от удовольствия.

Правда, до конца конспирации не выдержали. Нарушила ее хозяйка: попросила рассказать, что делается на фронте и «там, у наших». И Лялькевич вынужден был передать последние сводки Совинформбюро, которые Анатоль принес из отряда.

Когда ужин кончился и гости ушли, хозяйка повела Сашу и Лялькевича в спальню и показала на застланную чистыми простынями постель.

— Вы ложитесь здесь, а мы со стариком на печи ляжем, — и вышла, оставив их вдвоем.

Саше стало весело. Она видела, как растерялся этот человек, находивший выход в самых трудных обстоятельствах, и едва сдерживалась, чтоб не рассмеяться.

Лялькевич, избегая ее взгляда, смущенно кашлянул, глядя на дверь, как на единственное спасение.

— Ложитесь, — сказала ему Саша.

— А вы?

— А я… Я лягу на полу.

— Ну что вы? Как можно! Я бы никогда себе не простил… Я все-таки мужчина.

— Если вы все-таки мужчина, — тихо засмеялась Саша, — тогда ложитесь на полу.

Она сбросила бурки и в платье забралась под одеяло.

Лялькевич вышел из спальни.

Саша, уставшая за день, уверенная, что он лег в соседней комнате на диванчике, быстро заснула. Когда проснулась утром, увидела, что он лежит в углу за шкафом, на полу, укрывшись кожушком. Ей стало стыдно своего эгоизма и вчерашнего поведения. Что это она развеселилась не ко времени?

Рынок произвел на Сашу странное впечатление. Нельзя сказать, чтоб он был малолюдным. Нет, люди были и добра много продавалось, особенно одежды. Но покупать… покупать было нечего. На рынке не было ни муки, ни сала, ни картошки, ни лука. Ничего, что нужно человеку в первую очередь. Саша с болью подумала: «Как же они живут, горожане?» «Голодает народ», — вспомнились слова Дрозда. В деревне хоть картошка да капуста есть.