Тревожное счастье

— Надо догонять, а то придется идти пешком до Речицы, — сказал он, движением плеч поправляя мешок. — У меня мать захворала… одна осталась… Посмотрите ее, пожалуйста, Александра Федоровна. — Голос его дрогнул.

— Посмотрю… Вы не волнуйтесь, — пообещала Саша и вдруг почувствовала почти материнскую нежность к этому человеку.

Он протянул ей руку. Она сделала шаг к нему, обняла левой рукой — в правой держала ребенка — и поцеловала в лоб. Он отступил удивленный, и Саша увидела, как блеснули слезы у него на глазах. Он тихо произнес:

— Спасибо вам… — и быстро зашагал по пыльной дороге.

Саша пошла к деревне, не оглядываясь. Она подумала, что нехорошо целовать человека, уходящего на войну, в лоб, как покойника.

В тот же день Саша навестила его мать. Ей хотелось работы, как можно больше работы, чтоб ни минуты не сидеть сложа руки. В амбулаторию никто не заглядывал, как будто все больные сразу выздоровели. Сперва она удивлялась, потом поняла: когда на всех свалилось такое горе, людям не до своих маленьких болезней; с пустяками стыдно идти в такое время, а сердце и голова болят у всех. Правда, под вечер пришли двое с повестками из военкомата. Они просили Сашу дать им справку, что они по болезни не могут явиться на призывной пункт. Саша и слушать их не стала. И справок не дала. Мужчины пригрозили ей. Это ее взволновало. Случалось и раньше, что она не давала справок, но никогда никто ей не угрожал.

Так прошел день, другой… Чтобы занять время, Саша стирала пеленки или шила что-нибудь для малышки, хотя все было наготовлено еще до родов.

Война не затронула еще их тихий уголок. Даже вражеских самолетов не было видно. Изредка пролетали на запад наши самолеты, и этому все радовались. Только на рассвете четвертого дня они услышали войну. Фашистские самолеты бомбили речицкие мосты через Днепр. Возвращаясь с бомбежки, они проходили над самой деревней, очень низко, над садами и стрехами, от их гула содрогались воздух и земля. Услышав взрывы, Саша схватила Ленку, выскочила на огород и залегла в картошке. От утренней сырости и страха ее била лихорадка. Вернувшись в хату, когда самолеты уже пролетели, она долго не могла согреться и успокоиться.

В тот же день они получили вести с фронта. Через Речицу прошли первые эшелоны с ранеными. Многие ходили туда, за тридцать километров, в тайной надежде, не покидающей сердце женщины: «А может, и мой там?»

«Наши отступают!» — слова эти всполошили людей и вызвали большую панику, чем сама весть о войне. Саша поверила Марии Сергеевне, рассказавшей ей на второй день войны, что немцы прорвали пограничные укрепления, но не испугалась тогда. Теперь же, когда каждая женщина в тревоге передавала соседке: «Наши отступают», Сашу охватил ужас: «Куда отступают? Почему отступают?»

Она подумала о Петре. Куда может отступить он? Разыскав у сына хозяйки учебник географии, она раскрыла карту, стала рассматривать Кольский полуостров и еще больше испугалась. Она не представляла, что путь на полуостров такой узкий: от финской границы до Кандалакшской губы на карте всего несколько миллиметров. А что, если немцы и финны прорвутся и перережут железную дорогу? Куда будут отступать наши из Мурманска? Куда отступит Петя? Полуостров тянется далеко на восток, но какой он там пустынный — ни одного кружочка! А дальше — море, синее, суровое, холодное даже на карте.

В тот день она получила три письма от Петра. Они написаны были еще до начала войны. Петя выражал свою радость по поводу рождения дочки. А Саше так хотелось получить письмо, написанное хотя бы в первый день войны, чтоб узнать, — она прочитала бы это между строк, — как там у них началось и как он себя чувствует. С болезненным нетерпением стала она ждать письма. Прошла неделя. Война подступала ближе: в деревне появилось двое раненых. Саша перевязывала им раны и жадно расспрашивала: как там? Рассказывали они очень скупо, проклинали неведомо кого и вели себя так, словно сами были виноваты во всем, что случилось. Однако, несмотря на самые панические слухи и самые страшные рассказы, мало кому в этом тихом приднепровском районе приходило на ум, что немцы могут дойти и до них. У Саши и мысли такой не возникало. Наоборот, казалось, что жизнь, нарушенная в первые дни, теперь настраивается на новый, военный лад. Никакая война жизни не остановит!

Однажды Саша целый день проработала в поле — помогала хозяйке сгребать и возить клевер. Устав от работы, Саша впервые за дни войны рано уснула и спала крепко. Ее разбудил настойчивый стук в окно. Она по привычке ответила:

— Сейчас иду, — и начала одеваться.

— Кто там? — спросила Аня.

— Должно быть, роды.

— Спроси кто, — сказала хозяйка. — Не то сейчас время, чтоб так выходить.

Саша посмотрела в окно, но никого не увидела и решила, что ее ищут возле амбулатории. Она вышла на улицу и… испуганно отшатнулась: у ворот, в тени, стоял человек с ружьем на плече.

— Не пугайтесь, Александра Федоровна, — тихо сказал он, и удивленная Саша узнала Владимира Ивановича.

— Вы? Вы здесь?

Он осторожно взял ее за локоть, держась в тени кленов, отвел от хаты.