Тревожное счастье

— Доченька моя милая! Радость ты моя единственная! Лежишь и молчишь, славная моя, маленькая…

Девочка весело загулькала и вцепилась ручонками в мамины волосы. Саша кормила малышку, подкидывала, забавляла — и действительно на некоторое время забыла про партизана.

Поля попросила помочь ей по хозяйству. Саша выбежала во двор, как всегда быстрая, ловкая, и сразу остановилась, вздрогнула, увидев школу. С этой минуты, за что бы она ни бралась, все валилось из рук, ее не покидала мысль о партизане.

По-осеннему рано вернулось с поля стадо. Мычание коров разбудило тишину. Скотина разошлась по дворам, и снова стало тихо и пусто. Не слышно петушиного пения, исчезли собаки, не играют на улицах дети, почти не ходят взрослые.

Надо принести воды — напоить корову. Саша схватила ведра, выбежала на улицу. От их хаты до двух соседних колодцев было одинаковое расстояние, и они ходили то к одному, то к другому — кому куда нравилось. Сашу потянуло к тому, что ближе к школе. Но там нет журавля, немецкие танки сломали его, и теперь ходили за водой каждый со своей веревкой. Саша вернулась во двор и взяла под поветью вожжи. Она набирала воду и не сводила глаз с бетонной трубы колодца на школьном дворе. Там тоже было тихо и пусто, как и везде вокруг. Над школой в пасмурное осеннее небо подымался прозрачный дымок. «Затопили полицаи. Верно, самогонку гонят».

Саша все мешкала, набирая воду. Подняла тяжелые ведра на коромысло, собираясь идти. Снова поставила на землю… Наконец после долгих колебаний нерешительно двинулась к школе с вожжами в руках.

«Я только гляну, какой он, партизан. Только гляну», — стучало сердце сильно и часто.

Калитка на школьный двор закрыта. Но едва она толкнула ее, на крыльце, как по сигналу, появился Кузьма.

— Эй! Кто там? Ты, Саша? — удивился он и быстро сбежал с крыльца.

— Говорят, Кузьма, ты партизана поймал? Это правда?

— Правда. Вон сидит в колодце как миленький.

— Можно поглядеть, какой он?

— Для тебя, Саша, все можно. Ты же знаешь, я тебя всегда уважал, — старался завоевать ее расположение полицай. Видно, неспокойно было у изменника на душе. — Он… сумасшедший какой-то… Сидит — песни поет, стихи чешет на память… Будто не понимает, что его ждет.

Саша склонилась над колодцем и увидела в глубине скорченную фигуру человека. Он вполголоса пел по-украински, однако четко произнося слова:

Як хорошо, як весело
На білим світі жить!..
Чого ж у мепе серденько
I мліе і болить?

Точно горькое яблоко застряло у Саши в горле. Должно быть, слеза ее упала на того, кто сидел и напевал там, внизу. Он поднял голову. Саша увидела, как в полумраке колодца по-кошачьи блеснули его глаза.

— О! — прогудел молодой голос. — Кто ты? Ангел с небес или звезда вечерняя?.. Звезда Мария, — он засмеялся и неожиданно прочитал незнакомые Саше стихи:

Протекали столетья, как сны,
Долго ждал я тебя на земле…

— Кто ты? — в свою очередь и тоже на «ты» спросила Саша.

— О, падучая дева-звезда хочет земных речей? Я? — он вскочил, поднял руки и сказал совсем другим голосом, серьезно, гордо: — Че-ло-век я! Че-ло-век! Ты знаешь, звезда Мария, что такое Человек?..

— Видала дурака? — засмеялся Кузьма и отошел от колодца.

Ему надоело юродство партизана. Он дважды допрашивал его, бил — и ничего не добился. Послал Гниду в волость с рапортом начальнику полиции. Предполагая, что по такому случаю начальник может сам к ним заглянуть, они с Колькой перегоняли самогонку, чтоб получить чистый спирт.

— Как ты сюда попал? — еще тише спросила Саша, наклонившись над самым колодцем.

— А ты спроси у того пса, что рычит рядом.

Саша оглянулась: Кузьма подымался на крыльцо.

— Тебе худо?

— Спустись ко мне — будет веселей, — в глубине блеснули его зубы.

— Ты настоящий партизан?

— Нет, деланный… папой и мамой…

— Ты знаешь, что тебя ждет?

— Меня? — он на миг как будто задумался и вдруг опять рассмеялся. — Ангелы на небе. В раю. Летим со мной!

— Ты мог бы вылезти оттуда?

Он как-то дернулся, прижался к стенке колодца — будто на него что-то падало. Саша еще раз оглянулась. Кузьмы не было. И тогда на партизана упал конец вожжей, второй конец Саша быстро наматывала на руку и шептала:

— Его нет… Он ушел в школу…

И тут же острый край трубы резанул ей руки, грудь… Она не успела даже подумать о том, что делает, как партизан перемахнул через трубу и припал к земле по ту сторону колодца. Перед ее глазами мелькнуло опухшее, с кровоподтеками лицо.

— А ты? Ты как? — жарким шепотом спросил он, не показываясь из-за трубы.

— Я? — Она ни к чему не готовилась, ни о чем заранее не думала, все это произошло неожиданно для нее самой, но мозг работал так четко, что она сразу нашла слова, чтоб его успокоить: — Я — ничего… Я сестра полицая.

— А-а… — протянул он и кошкой, почти на четвереньках шмыгнул к хлеву, с необычайной ловкостью перескочил через забор и, петляя, побежал по полю к ольшанику.