Тревожное счастье

Саша думала, что ребята собираются на старой мельнице. Но Даник перевел ее по разрушенной плотине, по скользким обледенелым кладкам на ту сторону реки. Сашу удивило, что идет он не таясь, стуча сапогами. Подошли к самому лесу, и только тогда Саша догадалась, где они собираются.

Года три назад колхоз начал разводить кроликов. Здесь была ферма: огороженный проволочной сеткой участок и небольшое строеньице — кухня, где варили корм. Сетку и клетки с кроликами растащили, домик покуда никто не трогал. Печи, котлов в кухне не сохранилось, окна забиты шелевкой. Это, должно быть, сделал староста. Но щели между досками старательно заткнул, несомненно, кто-то другой. Куча соломы лежала в углу, в другом горела самодельная восковая свечка.

Саша обвела взглядом кухоньку и увидела только одного человека.

С чувством разочарования, даже обиды, остановилась она у порога. Возле свечки лежал на животе соседский сын, ровесник Даника, они вместе кончали седьмой класс, — Тишка Мотыль. Даник выглядел взрослым парнем, а Тихон казался еще совсем ребенком: малорослый, рыженький, с прыщеватым лицом, тихий и застенчивый. Правда, Тишка был лучший ученик, отличник.

Он взглянул на Сашу и смущенно опустил глаза.

«И это вся их организация? Дети», — подумала она.

Но вдруг из-за кучи соломы послышался незнакомый голос; он принадлежал более взрослому человеку.

— Садитесь! — властно приказал неизвестный.

Саша послушно опустилась на колени рядом с Тихоном.

— Знаете ли вы, куда вступаете? — спросил голос.

— Знаю, — ответила Саша; эта таинственность не понравилась ей. «Как в секте какой-то». Голос неизвестного показался как будто знакомым, но вспомнить, кто это, она не могла.

— Проверьте, чувствуете ли вы в себе силу мужественно встретить любую опасность на этом пути?

— Если бы не чувствовала, не пришла бы сюда. Меня никто не тянул. — В голосе ее послышалась обида, и человек в углу за соломой смущенно кашлянул и помолчал немного.

— Дайте руку вашим товарищам и повторяйте за мной слова присяги.

Данила и Тихон протянули руки и крепко сжали ее маленькую, уже загрубевшую от тяжелой работы ладонь.

— «Я, гражданин Советского Союза…»

— «Я, гражданка Советского Союза…» — поправила Саша.

Неизвестный снова кашлянул.

— «Член Ленинского комсомола…»

— «Член Ленинского комсомола…»

— «Вступая в подпольную организацию для борьбы с фашистскими оккупантами и их прислужниками, клянусь…»

И вдруг от Саши отошло, исчезло все внешнее: таинственность, которая ей не понравилась, руки ребят, сжимавшие ее руку, голос неизвестного. Слова присяги вливали магическую силу. Быстрее заструилась кровь, чаще забилось сердце, глубоким и прерывистым стало дыхание. Голос ее крепнул с каждым словом.

— «За смерть наших матерей и детей, за их кровь и слезы…» — Саша на миг умолкла. Ребята почувствовали, как дрожит ее рука. Но вдруг голос ее как бы прорвался сквозь преграду и зазвенел с новой силой: — «…я клянусь мстить проклятым фашистам беспощадно, всеми средствами подпольной борьбы…»

Она сказала это громче, чем следовало, и человек в углу понизил голос. Но Саша не обратила на это внимания, так как подсказывающий больше не существовал для нее. Ей казалось, что горячие и суровые слова идут из глубины ее собственного сердца. О Даниле и Тишке она забыла. Она смотрела в темный угол, а видела огромные просторы родной земли, толпы людей, колонны красноармейцев… Всему народу она давала клятву!

— «…Если же я нарушу эту клятву, изменю, струшу, выдам тайну организации, пусть рука моих товарищей безжалостно покарает меня».

Саша была еще там, в неведомой дали, где идет борьба, когда над самым ухом услышала тихие простые слова:

— Добрый вечер, Саша.

Она опомнилась. Из темноты склонилось к ней знакомое лицо. Толя Кустарь приветливо улыбался и протягивал руку. Саша даже не сразу поняла, откуда он взялся. С Толей она вместе училась в семилетке. Но это был «чужой», он жил в поселке Кустари, километрах в трех от их деревни, за лесом. Встречались они только в школе и нельзя сказать чтобы дружили. Саша никогда потом не интересовалась судьбой Толи и других одноклассников из поселка. Слышала она как-то краем уха, что Толя окончил ФЗУ и работает в Минске электромонтером.

Догадавшись, что это он подсказывал ей слова присяги, Саша обрадовалась: есть, значит, в организации более взрослые люди! Толя — ее ровесник, самостоятельный человек, рабочий.

Толя крепко пожал ей руку.

— Вот как мы встретились с тобой!

Ни он, ни брат, ни Тишка не проронили больше ни слова об организации, куда она вступила, о том, что должна делать, как вести себя. Саша поняла: все сказано в словах присяги. Она священна, эта клятва, нельзя разбавлять ее обыденными словами. Да и вообще лишнего тут никто не говорил. Толя Кустарь подвинул свечку, снял пальцами, как щипцами, нагар и тихо сказал:

— Начнем, товарищи.