Тревожное счастье

Вскоре брат принес ей задание подпольной группы. Он вернулся под вечер из лесу, где вместе с Тишкой и другими хлопцами трелевал на шоссе дрова, которые немцы на машинах перевозили в город. Саша сразу, по глазам, увидела, что он должен ей сказать что-то важное. Они оба с нетерпением ждали, когда Поля выйдет из хаты. Когда она пошла напоить корову, Даник забрался все в тот же угол за печкой и позвал Сашу. Она подошла с ребенком на руках.

— Слушай, есть тебе задание, — зашептал брат. — Нелегкое, сразу скажу. Не совсем обычное… Но в подпольной борьбе всякое бывает… В партизанском отряде ранен комиссар. Ему отрезали ступню, и бок прострелен, не заживает. Условия у них тяжелые — зима. Старый лагерь им пришлось оставить: немцы обнаружили. В родную деревню человек вернуться не может, сама понимаешь, там каждый его знает. Надо его приютить. Мы посоветовались с хлопцами и решили: лучше всего — у нас…

— В нашей деревне? — спросила заинтересованная Саша.

— Нет, в нашей хате. У нас.

В углу было уже темно, и они почти не видели друг друга. Но по движению, которое сделала Саша, — она крепче прижала к себе малышку, — Даник понял, что это очень удивило ее.

Боясь, как бы она не стала возражать, брат сжал ее локоть, зашептал горячо и торопливо:

— Твоего Петра никто здесь не знает, не видел… Даже я и Поля… Комиссару сделают документы на Петра, как будто немцы отпустили его раненого из плена. Бывают же такие случаи…

Саша застыла. Ее вдруг обожгла страшная мысль, не приходившая раньше в голову: что ее Петя может тоже оказаться в плену, в одном из ужасных лагерей, о которых она уже слышала. В кошмарных снах, в мучительных видениях он иной раз являлся ей раненым, истекающим кровью, но ни разу не видела она его в плену. Петя, ласковый, милый, жизнерадостный, и фашистский плен — это не умещалось в ее сознании. «Нет, нет, лучше смерть!» — кричало ее сердце. Она не слышала Даника, который убеждал:

— Ты должна понять, какого человека мы спасаем. У нас ему будет хорошо. Ты фельдшер, можешь полечить его раны. Он здесь скорее станет на ноги, чем в любом другом месте.

Отогнав, наконец, страшные мысли, Саша представила, как приедет к ним чужой, незнакомый человек, и она должна будет называть его мужем, Петей, может быть, придется даже на людях обнять, поцеловать, чтоб не выдать ни его, ни себя. И в то же время думать о своем Пете: «Где он, что с ним?» Чужой человек будет Ленку называть дочкой.

Нет, это невозможно! Она выполнит любое задание, пойдет на смерть… Но только не это!

— Даник, я не могу… — прошептала она. — Ты пойми… Я не знаю, что с Петей, а тут чужой человек будет жить под его именем. Я не сумею так притворяться.

Зашевелилась, заплакала Ленка.

— Спи, моя маленькая, звездочка моя ясная, — стала укачивать Саша малышку, приговаривая по-деревенски многословно и ласково. — Спи, моя ягодка. Никого не бойся… Мама с тобой, никому я не дам тебя обидеть, синичку мою ненаглядную.

— Значит, не можешь? — дернул ее за локоть Даник.

— Даник, ты не подумал, как тяжело будет всем нам… мне… Пожалей меня, Даник, я живой человек, — умоляла она.

Он отпустил ее локоть.

— Я-то думал… Мы все думали. А вот ты… На словах — героиня. А как до дела дошло, так прежде всего о себе… Лишний раз поволноваться боишься. А еще пищала: почему молчим, почему не действуем? Дайте задание! Вот тебе задание!

Он бросал ей в лицо эти безжалостные слова, точно камни.

— Даник, ты меня правильно пойми. Я не боюсь.

Ее слова еще больше разозлили напористого паренька. Он был твердо уверен, что Саша не отклонит его предложения и будет рада такому необыкновенному заданию. И вдруг она отказывается. Как же он теперь посмотрит хлопцам в глаза, что скажет в свое и Сашино оправдание? Что подумают о них подпольщики и партизаны? Ему стало больно, стыдно, совестно за сестру, за ее трусость; он не понимал других причин и считал, что она боится. Если б она прямо сказала об этом, он еще простил бы. Привлекая Сашу к подпольной борьбе, он никогда не забывал, что у нее ребенок. Когда же она начала ссылаться на «высокие чувства» и припутывать к делу неизвестного ему, Данику, «своего Петю», — это его возмутило.

— Что Даник? Даник какой был, таким и остался. А вот ты… как ты потом посмотришь людям в глаза? Человек своей жизни не жалел… А мы боимся приютить его у себя. Пускай раненый замерзает в лесу, да? Если твой Петя настоящий красноармеец, я думаю, не похвалит он тебя за это, когда узнает…

Сам того не подозревая, Даник произнес именно те слова, которые мгновенно изменили ход ее стремительных мыслей. Правда, что сказал бы Петя, если бы она спросила его? Неужто бросил бы упрек, что она дала приют раненому партизану? Нет, никогда! Конечно, самой ей будет очень тяжело. Но кому теперь легко! Имеет ли она право уклоняться от трудностей и тяжелых переживаний? Разве она не боец, не подпольщица-партизанка? Как же она отказывается от такого почетного задания? Ведь ей доверяют жизнь партизанского комиссара!

Даник заскрежетал зубами от отчаяния и, сгорбившись, как старик, двинулся к двери.