Одним словом, мой либеральный друг так разгорячился, начал говорить такие неприятные вещи, что я не в шутку стал бояться, как бы не произошел в нем какой-нибудь "спасительный" кризис! А ну, как он вдруг, пользуясь сим случаем, возьмет да и повернет оглобли? Хотя и несомненно, что он повздорил с князем Иваном Семенычем - это с его стороны был очень замечательный гражданский подвиг! - но кто же знает, что он не тоскует по этой размолвке? Что, ежели он ищет только повода, чтоб прекратить бесплодное фрондерство, а затем явиться к князю Ивану Семенычу с повинной, сказав: "La critique est aisee, mais l'art est difficile [Критика легка, искусство трудно
- Друг мой! - воскликнул я почти умоляющим голосом, - сообрази, однако ж! ведь
- Да-с, в академию, - отвечал он мне сухо, - в академию-с, но только не художеств, а в Медико-хирургическую. Знаю-с. Я сам смотрел на это снисходительными глазами... до нынешнего вечера-с! Они топтали в грязь авторитеты - и я молчал; они подрывали общественные основы - и я не противоречил. Я говорил себе: "Эти люди заблуждаются, но заблуждения - ведь это, наконец, в ведомстве князя Ивана Семеныча! Пусть он и вразумит их - je m'en lave les mains!" [я умываю руки!
Сказавши это, он холодно кивнул головой и, даже не пожав мне руки, исчез в темноте переулка.
* * *
В течение ночи мои опасения насчет того, что в Тебенькове, чего доброго, произойдет "спасительный кризис", последствием которого будет соглашение с князем Иваном Семенычем, превратились в жгучее, почти несносное беспокойство. Если это соглашение состоится, думалось мне, то все кончено - либеральным идеям капут. Наш юный либерализм так слаб, так слаб, что только благодушие Тебенькова и поддерживает его. Откажись Тебеньков - и все это здание, построенное на песце, рухнет, не оставив после себя ничего, кроме пыли, способной возбудить одно чихание. Тебеньков тем опасен, что он знает (или, по крайней мере, убежден, что знает), в чем суть либеральных русских идей, и потому, если он раз решится покинуть гостеприимные сени либерализма, то, сильный своими познаниями по этой части, он на все резоны будет уже отвечать одно: "Нет, господа! меня-то вы не надуете! я сам был "оным"! я знаю!" И тогда вы не только ничего с ним не поделаете, а, напротив того, дождетесь, пожалуй, того, что он, просто из одного усердия, начнет открывать либерализм даже там, где есть лишь невинность.