Тревожные годы

Чтоб не сидеть одному, я направился в залу третьего класса. Тут, вследствие обширности залы, освещенной единственною лампой, темнота казалась еще гуще. На полу и на скамьях сидели и лежали мужики. Большинство спало, но в некоторых группах слышался говор.

- И как же он его нагрел! - восклицает некто в одной группе, - да это еще что - нагрел! Греет, братец ты мой, да приговаривает: помни, говорит! в другой раз умнее будешь! Сколько у нас смеху тут было!

- Дурак!

- Дурак и есть! Потому, ежели ты знаешь, что ты дурак, зачем же не в свое дело лезешь? Ну, и терпи, значит!

Я иду далее и слышу:

- Нет, ты слушай, как он немца объегорил. Вот так уж объегорил! Купил, братец, он у немца в роще четыреста сажен дров для фабрики, по три рубля за сажень. Ну, перевозил, значит, склал: милости просим, мол, Богдан Богданыч, ко мне в дом расчетец получить. Пришел Богдан Богданыч - он его честь честью: заедочков, шипучки и все такое. "Ну, говорит, пиши, Богдан Богданыч, расписку, пока я долг готовить буду". Стал это, как и путный, деньги считать, а немец ему тем временем живо расписку обработал. Только взял он у немца расписку посмотреть, видит - верно: тысячу двести рублей сполна получил. Да вместо того чтоб деньги-то отдать, он расписку-то вместе с деньгами - в карман. "Сам ты, говорит, передо мной, Богдан Богданыч, сейчас сознался, что деньги с меня сполна получил, следственно, и дожидаться тебе больше здесь нечего".

- Ха-ха! вот, брат, так штука!

- Сколько смеху у нас тут было - и не приведи господи! Слушай, что еще дальше будет. Вот только немец сначала будто не понял, да вдруг как рявкнет: "Вор ты!" - говорит. А наш ему: "Ладно, говорит; ты, немец, обезьяну, говорят, выдумал, а я, русский, в одну минуту всю твою выдумку опроверг!"

- Молодец!

- Нет, ты бы на немца-то посмотрел, какая у него в ту пору рожа была! И испугался-то, и не верит-то, и за карман-то хватается - смехота, да и только!

- Просты еще насчет этих делов немцы! не выучены!

- Чего проще! просто дураки! совсем как оглашенные!

Далее; в третьей группе идет еще разговор.

- Нет, нынче как можно, нынче не в пример нашему брату лучше! А в четвертом году я чуть было даже ума не решился, так он меня истиранил!

- Что так?

- А вот как. Порядился я у него с артелью за тысячу рублей в деревне дом оштукатурить. Только он и говорит: "Нет, брат, Максим Потапыч, этак нельзя; надо, говорит, письменное условие нам промежду себя написать". - "Что же, говорю, Василий Порфирыч, условие так условие, мы от условиев не прочь: писывали!" Вот он и сочинил, братец, условие, прочитал, растолковал; одно слово, все как следует. "Подпишись теперь", - говорит! Ну, мне чего! взял в руки перо, обмакнул, подписал - на беду грамотный! Только что бы ты думал, какую он, шельма, штуку со мной выкинул! Что я-то исполнить должен, то есть работу-то мою, всю расписал, как должно, а об себе вот что сказал: "А я, говорит, Василий Порфиров, обязуюсь заплатить за таковую работу тысячу рублей, буде мне то заблагорассудится!"

- Вот те и капуста с маслом!

- И без масла хороша будет. Слушай, что дальше. Кончили мы работу - я за расчетом к нему. "Ну, говорит, спасибо, Потапыч, нечего сказать, работа - первый сорт! Ты, говорит, в разное время двести рублей уж получил, так вот тебе еще двести рублей - ступай с богом!" - "Как, говорю, двести! мне восемьсот приходится". Слово за слово - контракт! Тут, братец, и объяснил он мне, какую он, значит, пружину под меня подвел! По-нынешнему, сейчас бы его к мировому - и шабаш! а в ту пору - ступай за сорок верст в полицейское управление. Гонял я, гонял - одна мне резолюция: сам подписывал, сам на себя и надейся! Два месяца мучился я таким манером - так ничего и не получил.

- Ловко он тебя объехал! Однако прост ведь и ты!

- Чего прост! совсем дурак!

- А дураков, брат, учить надо! Это и в законе так сказано! Вот он тебя и поучил!

Меня берет зло. Я возвращаюсь в зало первого класса, где застаю уже в полном разгаре приготовления к ожидаемому поезду. Первые слова, которые поражают мой слух, суть следующие:

- Так он меня измучил! так надо мной насмеялся! Верите ли: даже во сне его увижу - так вся и задрожу.

- Очень уж вы, сударыня, просты!

Не ожидая дальнейших объяснений, я быстро перехожу через зало и достигаю платформы.

- Дурак! разиня! - объясняет жандарм стоящему перед ним растерявшемуся малому, - из-под ног мешок вытащили - не чует! Так вас и надо! Долго еще вас, дураков, учить следует!

Нет, мы не просты!

* * *

Бьет час; слышится сигнальный свист; поезд близко. Станция приходит в движение: поднимается шум, беготня, суета. В моих ушах, словно перекрестный огонь, раздаются всевозможные приветствия и поощрения. Дурак! разиня! простофиля! фалалей! Наконец, я добираюсь до вагона 2-го класса и бросаюсь на первую порожнюю скамью, в надежде уснуть.