Тревожные годы

- Что них за история с мужем была? С дураком-то! Помилуйте! скотина! Да все как нельзя проще произошло! Изволите видеть: задумал он в ту пору невинно падшим себя объявить - ну, она, как христианка и женщина умная, разумеется, на всякий случай меры приняла... Дома и лавки на свое имя переписала, капитал тоже к рукам прибрала. Ну, разумеется, покуда что, покуда в коммерческом деле дело вели, покуда конкурс, покуда объявили невинно падшим - его, голубчика, в яму! А как выпустили из ямы-то, она уж его и не приняла! "Нет, говорит, ты, голубчик, по всем острогам сидеть будешь, а мне с тобой жить после того! Не приходится!" Только всего и дела было.

- Сс, чем же он, однако, теперь живет?

- Так кое-когда Капитолина Егоровна из своих средств кое-что дает. Да зачем и давать! Сейчас получил - сейчас в кабак снес!

- Да, прост-таки Иван Гаврилыч! на порядках прост!

- Помилуйте! дурак! Коли этаких дураков не учить, кого ж после того учить надо?

Несколько секунд молчания.

- Так вы говорите, что это можно? - вновь заводит речь цилиндр, по-видимому, возвращаясь к прежде прерванному разговору.

- Помилуйте! как же не можно! в субботу торги назначены! Как мне не знать: я сам со стороны купца Толстопятова в конкурсе состою!

- Можно, стало быть?

- Да уж будьте покойны! Вот как: теперича в Москву приедем - и не беспокойтесь! Я все сам... я сам все сделаю! Вы только в субботу придите пораньше. Не пробьет двенадцати, а уж дом...

- Право, мне совестно! для первого знакомства, и, можно сказать, такое одолжение!

- Помилуйте! за что же-с! Вот если б Иван Гаврилыч просил или господин Скачков - ну, тогда дело другое! А то просит человек основательный, можно сказать, солидный... да я за честь...

Цилиндр протягивает стряпчему руку и крепко пожимает руку последнего.

- Одного я боюсь, - говорит он, - чтоб Тихон Никанорыч сам не явился на торги!

- Он-то! помилуйте! статочное ли дело! Он уж с утра муху ловит! А ежели явится - так что ж? Милости просим! Сейчас ему в руки бутыль, и дело с концом! Что угодно - все подпишет!

Цилиндр сладко вздыхает и несколько секунд молча улыбается.

- Да, простенек-таки почтеннейший Тихон Никанорыч! - наконец произносит он с новым вздохом.

- Помилуйте! Скотина! На днях, это, вообразил себе, что он свинья: не ест никакого корма, кроме как из корыта, - да и шабаш! Да ежели этаких дураков не учить, так кого же после того и учить!

Между тем поезд замедляет ход; мы приближаемся к станции.

- Станция Александровская! поезд стоит десять минут! - провозглашает кондуктор.

Мы высыпаем на платформы и спешим проглотить по стакану скверного чая. При последнем глотке я вспоминаю, что пью из того самого стакана, в который, за пять минут до прихода поезда, дышал заспанный мужчина, стоящий теперь за прилавком, дышал и думал: "Пьете и так... дураки!" Возвратившись в вагон, я пересаживаюсь на другое место, против двух купцов, с бородами и в сибирках.

- Да, - говорит один из них, - нынче надо держать ухо востро! Нынче чуть ты отвернулся, ан у тебя тысяча, а пожалуй, и целый десяток из кармана вылетел. Вы Маркова-то Александра знавали? Вот что у Бакулина в магазине в приказчиках служил? Бывало, все Сашка да Сашка! Сашка, сбегай туда! Сашка, рыло вымой! А теперь, смотри, какой дом на Волхонке взбодрил! Вот ты и думай с ними!

- Да... народ нынче! Да ведь и Бакулин-то прост! ну, как-таки так? - замечает другая сибирка.

- Чего прост! Дурак как есть! Дураком родился, дураком и умрет! Потому и учат. Кабы на дураков да не плеть, от них житья бы на свете не было!

Я опять пересаживаюсь на другое порожнее место, против двоих молодых людей, которые оказываются приказчиками.

- Наш хозяин гениальный! - говорит один из них, - не то что просто умный, а поднимай выше! Знаешь ли ты, какую он на днях штуку с братом с родным сыграл?

- А что?

- Да такую, братец, штуку... вот так уж штука! Приезжает он к брату на именинный пирог, а стряпчий - братнин, тоись, стряпчий - и говорит ему: "Поздравьте, говорит, братца! Какую они вчерась покупку сделали!" - "Какая такая покупка?" - спрашивает наш-то. "А вот, говорит, за двадцать верст отселе у господина помещика лес за сорок тысяч купили, а лесу-то там по дешевой цене тысяч на двести будет". - "Верно ты говоришь?" - "Вот как перед истинным!" - "Задаток дан?" - "Нет, сегодня вечером отдавать будет". - "Айда! пять тысяч тебе в зубы - молчок!" И притворился он, будто как у него живот болит - ей-богу! - да от именинника-то прямо к помещику. Сорок пять тысяч посулили, задаток отдали, да не глядя лес и купили!

- Молодец! Брат-то что ж?

- Ничего; даже похвалил. "Ты, говорит, дураком меня сделал - так меня и надо. Потому ежели мы дураков учить не будем, так нам самим на полку зубы класть придется".

Наконец я решаюсь, так сказать, замереть, чтобы не слышать этот разговор; но едва я намереваюсь привести это решение в исполнение, как за спиной у меня слышу два старушечьих голоса, разговаривающих между собою.