Тревожные годы Приморья (1917-1922 гг.). Свидетельства эпохи

Много, может быть, и невольного зла причинили России эти представители интервенции, Гревс и Робинсон, но немало зла причинено ими и своему отечеству, ибо по их действиям Русский народ и общество судили о всей их стране. А в связи с другими агентами и мелкими представителями ее в Сибири, извращенно представлявшими здесь интересы своей страны, мнение о ней среди русских составилось крайне отрицательное. Это отразилось и на местной прессе, газеты день ото дня все едче и остроумнее писали о действиях этих интервентов и о иххозяйничанье на Дальнем Востоке. И вот в один день начальник миссии Гревс приехал к ген. Иванову-Ринову, как помощнику Хорвата, и просил, нельзя ли подействовать и надавить на газеты для прекращения неприятных фельетонов. Это уж совсем не вязалось с его прежними протестами, что он и его войска прибыли во Владивосток защищать всяческие свободы. Но надо оговориться: эти газеты были правого лагеря.

Нет сомнения, что многие из этих господ действовали по незнанию и полному непониманию того, что происходит в России, ни наших настроений, ни верований и надежд, но был и несомненно умышленный, организованный вред.

В декабре [1918 года], будучи по делам во Владивостоке, я заехал отдать визит полк. Робинсону, посетившему на Русском острове мою военную инструкторскую школу. Робинсон вышел, радостно улыбаясь во всю ширину лица, и начал меня поздравлять, когда, видимо, на моем лице отразилось недоумение, он быстро скрылся и вернулся с переводчиком. Начался разговор.

– Поздравляю вас, генерал, скоро будет конец вашей гражданской войне. Мы получили известия из Версаля.

– ?!

– Союзники решили пригласить на Принцевы острова все русские партии: от большевиков, от генерала Деникина, от адмирала Колчака, от Юденича и из Архангельска, а также и от народа.

– С какой целью?

– Чтобы вы могли сговориться и кончить войну.

Долго мне пришлось доказывать полк. Робинсону всю нелепость этого плана и неосуществимость, почти 1,5 часа затянулся визит, а в конце его почтенный полк. Робинсон с ясной улыбкой заявил мне:

– Нет, все это не так. Вот послушайте, что мне пишет миссис Робинсон из дому о том, как там у нас говорят ваши русские. – И он вытащил из письменного стола пачку писем своей жены. – А миссис Робинсон пишет даже в газетах!

Аргумент такой веский, что отбил у меня охоту говорить с ним когда-нибудь впредь.

Весьма характерный случай из этого разговора… В одном месте, почти в начале разговора, когда я разъяснил Робинсону задачи нашей армии и всего дела борьбы, я обнаружил, что переводчик отклонялся в сторону и плел уже от себя. Я остановил его и по-английски сказал, что моя мысль была совсем не та. Переводчик смутился… Он тоже был русский, но Моисеева закона… И большинство переводчиков было из того же изгнанного народа…

Во Владивостоке образовалась штаб-квартира эсеров, оставшихся в Сибири, другая часть их перекочевала в Москву и там открыла другой свой центр. Связь шла через Европу, – с одной стороньц а с другой, – при помощи большевицких агентов через фронт. Во Владивостоке же они работали почти в открытую, подготовляли и проводили тот плащ который погубил дело русских людей, направленное на возрождение Родины. Отсюда они раскинули по всей Сибири свою сеть. Прежде всего были устроены опорные пункты, которые образовались в самой администрации. Верховный Правитель получил от директории в наследство аппарат, далеко не готовый и несовершенный, но со значительной дозой введенных в него партийных социалистических деятелей. Как уже сказано раньше, губернатором Иркутска был эсер Яковлев, и он оставался незамененным до последних дней. Он умел, когда нужно, явиться в золотых губернаторских погонах, в черном пальто с красной подкладкой, по-военному тянулся и часто прибавлял титул, а вечером того же дня он шел к своим «товарищам» в синей блузе, и они при его участии делали в его губернии свое дело. И сделали его.