Тревожные люди

Сказав это, Юлия захихикала. То ли от смущения, то ли оттого, что впервые за долгое время вспомнила, как началась их любовь. Так бывает, что, оказавшись в водовороте жизни, забываешь, как все начиналось, а когда рождается ребенок, вдруг кажется невозможным представить, что ты когда-то любил кого-то еще.

– Как вы встретились – ты и Ру? – спросила Эстель. В углах губ у нее блестели капельки вина.

– В первый раз? Она зашла в мой магазин. Я флорист, она хотела купить тюльпаны. Это было за несколько месяцев до того, как я поехала в Австралию. Я особо ничего не подумала, но… она была симпатичной, это любому ясно.

Эстель с воодушевлением кивнула:

– Да, это первое, что я подумала! Она восхитительна! У нее экзотическая красота!

Юлия вздохнула:

– Экзотическая? Потому что у нее волосы другого цвета, чем у нас с вами?

Эстель расстроилась:

– Что, так уже не принято говорить?

Юлия не знала, с чего начать объяснение о том, что ее жена не экзотический фрукт, так что сделала вдох и продолжила:

– Как бы то ни было, она была симпатичная. Очень. Тогда она была еще симпатичнее. Не то чтобы… ой, черт, только ей не говорите… она и сейчас красотка! Ну вот и я это… хотела с ней… это самое. Но я была занята. А она продолжала приходить и покупать тюльпаны. Иногда по нескольку раз в неделю. Она могла меня рассмешить, я хохотала на весь магазин, таких людей не часто встречаешь. Я рассказала об этом маме, и мама сказала: «На одной красоте отношения не построишь. А вот если человек веселый – ой-ой-ой, с таким можно прожить целую вечность».

– Мудрая мама, – сказала Эстель.

– Да.

– Она на пенсии?

– Ага.

– А раньше чем занималась?

– Убирала офисы.

– А папа?

– Бил женщин.

Эстель онемела, а Анна-Лена приняла воинственный вид. Посмотрев на них, Юлия подумала о своей маме: самое прекрасное в ней было то, что она смотрела жизни в глаза и, несмотря на то, чем швырялась в нее эта жизнь, никогда не переставала быть романтиком. Для этого нужно большое сердце.

– Бедная деточка, – прошептала Эстель.

– Подонок, – пробормотала Анна-Лена.

Юлия пожала плечами, как делают рано повзрослевшие дети, стряхивая с себя чувства.

– Мы ушли от него. И он не стал нас искать. Я не то чтобы ненавидела его, мама не позволяла. После всего, что он с ней сделал, она даже не разрешала мне его ненавидеть. Мне всегда хотелось, чтобы она встретила какого-нибудь мужчину, кого-то доброго, кто мог бы ее рассмешить, но мама говорила, что с нее хватит. Но… когда я рассказала про Ру, мама разглядела во мне что-то важное, а я разглядела что-то важное в ней, возможно, это покажется… даже не знаю, как сказать. Она тоже когда-то это переживала и потеряла надежду, понимаете? И я подумала… вот оно, значит, как. То, о чем все говорят. Это и есть настоящее?

Анна-Лена вытерла вино с подбородка.

– А дальше?

Юлия заморгала – сначала быстро, потом медленно.

– Моя невеста осталась в Австралии. А Ру продолжала приходить в магазин. В то утро я говорила с мамой по телефону, и она очень смеялась, когда я сказала, что не понимаю, испытывает ли Ру ко мне что-то вообще. Мама сказала: «Вряд ли человек способен настолько упорно любить тюльпаны!»

Я стала спорить, но мама сказала, что я уже изменила своей невесте, потому что так много думаю о Ру. Она сказала, что Ру стала моим романом в цветах. Я расплакалась. И вот я стою в своем магазине, приходит Ру, и я начинаю смеяться так, что слюни брызгают и попадают ей на лицо. Она тоже засмеялась. Но потом, в отличие от меня, посерьезнела и спросила, не хочу ли я прогуляться и чего-нибудь выпить. Я согласилась, но так нервничала, что на первом же свидании напилась в хлам. Вышла покурить, поругалась с охранником, и обратно меня уже не пустили. Тогда я показала через витрину на Ру и сказала, что она моя девушка. Охранник вошел в бар и передал это ей. Ру вышла на улицу и с того момента стала моей. Я позвонила невесте и расторгла помолвку. Та, по-моему, с тех пор счастлива. А я… черт, я люблю наши, мои и Ру, скучные будни – это нормально? Обожаю с ней ругаться насчет диванов и домашних животных. Она мои будни. Она… мой мир.

– Я тоже люблю скучные будни, – сказала Анна-Лена.

– Твоя мама была права. С тем, кто способен тебя рассмешить, можно прожить всю жизнь, – сказала Эстель, вспоминая английского писателя, который говорил, что нет на земле ничего более заразительного, нежели смех и веселое расположение духа. Потом она вспомнила американскую писательницу, которая говорила, что одиночество – как голод: ты не замечаешь, как ты проголодался, пока не начнешь есть.

Юлия вспомнила, как мама, услышав, что Юлия беременна, посмотрела сначала на живот Юлии, потом на живот Ру и спросила: «Как вы решили, кто из вас будет… метать икру?» Сначала Юлия рассердилась, потом язвительно ответила: «Разыграли “камень, ножницы, бумага”, мам!» Мама посмотрела на нее со сногсшибательной серьезностью и спросила: «Кто выиграл?»

Юлия и сейчас смеялась, когда вспоминала об этом. Она сказала: