Тревожные ночи

— Нет, — возразил Пынзару. — Зачем бежать? Они его отпустили. — Пынзару вылез из укрытия, подполз к нам поближе и продолжал: — Вот как это было. Он попал в плен вместе с другими во время нашей атаки. Сутки их продержали на каком-то вокзале в тылу. А когда стали грузить в вагон для отправки в лагеря, Бицэ — так его звали — вышел из шеренги, упал к ногам советского офицера и стал причитать, что у него пятеро детей, и все мал мала меньше, что, если он умрет, умрут и они… что он бедняк, безземельный… Он разжалобил советского офицера, и тот велел ему отойти в сторону и не отправил в лагерь… Несколько дней спустя офицер вызвал к себе Бицэ, усадил за стол, угостил честь честью: водкой, хлебом, ветчиной, папиросами. Понимаете — пленного!.. Затем стал его расспрашивать про то, про се… Про хозяйство и детей, про землю, словом, про житейские дела. Про фронт — ни словечка. «Напрасно вы хотите вернуться, — сказал он потом. — Все равно немцев мы разобьем, зачем же вам умирать зря? Или вы хотите отдать свою жизнь за немцев?..» «Ну нет, — признался Бицэ, потому что там ему некого было бояться. — Моя бы воля, зубами б их разорвал!..» «Вот видите, так зачем же вы тогда хотите вернуться? — снова спросил его офицер. — Разве вам не надоела война?» Бицэ сжал голову руками и ничего не ответил. «Здесь ваша жизнь в безопасности…» — продолжал офицер. «Какая жизнь? — пробормотал Бицэ. — Уж это оставьте, я ведь знаю…» «Что вы знаете?» — ласково спросил офицер. Бицэ молчал, он боялся сказать, что остальных-то пленных увезли, чтобы прикончить. Но в конце концов ему пришлось это выложить. «Ага, вот оно что», — сказал офицер и задумался. Бицэ сидел ни жив ни мертв, а офицер все молчал и курил папиросу за папиросой. Лицо его потемнело. Затем он встал и медленно, тяжело ступая, обошел стол. У Бицэ душа оледенела от страха. Но офицер дружески положил ему руку на плечо и спросил: «А вы знаете кого-нибудь из военнопленных, которых тогда увезли?» «Еще бы, как не знать! — вскочил Бицэ, немного успокоенный. — Ведь всю нашу роту взяли в плен». «Ах так, — произнес офицер с удовлетворением. — Хорошо, хорошо!» Он открыл дверь и позвал бойца: «Вы возьмете товарища Бицэ, — приказал он (Слышите, «товарища», — таинственным шепотом подчеркнул Пынзару), — и отвезете его в лагерь. Останетесь там дня три, а потом вернетесь и догоните нас». И он тут же написал приказ и велел им готовиться в путь.

Пынзару неожиданно прервал свой рассказ и припал к земле. Не знаю, что померещилось немцам, потому что даже ветерок не шелохнулся этой ночью, но они вдруг снова открыли ураганный огонь. Мы моментально рассыпались по своим укрытиям и стали зорко всматриваться в темноту. Земля, казалось, сотрясалась до самого основания. Устрашающе ревел воздух, заставляя нас дрожать, как в лихорадке. Тьму разрывали огненные взрывы. За какие-нибудь мгновения тысячи и тысячи снарядов обрушились на русские позиции. И вдруг бомбардировка стихла так же внезапно, как и началась. Тишина и тьма стали как будто еще глубже, еще непроницаемее.

— Испытывают пушки, — пробормотал Жерка. — Пристреливаются.

— Как бы не так, — возразил Кэлин. — Трусят. Испытывают русских. А ну, Пынзару, давай дальше!

Пынзару приподнялся на локте и продолжал:

— Через неделю Бицэ вернулся в сопровождении того же вестового. Снова встретился с офицером. «Ну как, товарищ Бицэ?» — спросил тот. Бицэ ничего не оставалось, как признаться, что все россказни об убийстве пленных — ложь, потому что он в лагере всех своих ребят нашел живехонькими. «Ну, товарищ Бицэ, — снова спросил офицер, — и сейчас вы все еще хотите уехать?» Бицэ стало стыдно, и он сразу не ответил. А потом стал беспомощно лопотать: «Видите ли, господин офицер, я беспокоюсь о своих… я так по ним соскучился…». «Значит, все же хотите ехать, — понял его офицер. — Хорошо». И он снова позвал того же бойца. «Ночью, — приказал он ему, — вы возьмете товарища Бицэ и переправите его через линию фронта, проведете по ту сторону наших позиций и отпустите».

— Да что ты говоришь! — вырвалось у Чиочи.

— Врешь ты все! — угрожающе набросился на Пынзару Жерка.

— Лопни мои глаза, если вру, — заверил тот шепотом. — Так оно было на самом деле. Да, еще! Перед уходом офицер подал Бицэ руку и сказал на прощание: «До свидания, товарищ Бицэ! Быть может, и встретимся после войны». «Да услышит вас господь, — сказал Бицэ. — Я был бы рад принять вас у себя дома как гостя, господин офицер…» В ту же ночь Бицэ появился перед нашими окопами с поднятыми руками. Когда наши его увидели, они перекрестились, как будто он вернулся с того света. Офицерам он наврал, что бежал из лагеря. Но солдатам рассказал вою правду. Несколько дней спустя он бежал в леса… А солдаты взвода, в который он был направлен, все перешли к русским.

Шепот Пынзару стих, поглощенный мертвой тишиной ночи. Мы сидели не шелохнувшись. Темнота над русскими позициями уже не казалась нам такой таинственной и непроницаемой. Все мы смотрели туда с надеждой, смутной, трепетной, все еще тревожной.