Тревожные ночи

Выход, казалось, был один — батальону отступить к прибрежным зарослям Муреша и оборонять переправу до тех пор, пока не подойдут подкрепления. А затем той же ночью перейти в новое наступление. Но для этого нужно было оставить наши позиции, те самые позиции, которые мы захватили ценой таких жертв, ценой целого дня тяжелых боев… Нет, это было немыслимо! Надо было сохранить и переправу, и позиции на склонах высоты! Тогда командир батальона решил оставить на высоте прикрытие из двух взводов при четырех пулеметах. В прикрытие брали только добровольцев, и когда очередь дошла до нашей роты, требовался всего один пулеметчик.

— Я остаюсь, господин младший лейтенант! — отозвался справа от меня какой-то пограничник, подымаясь во весь рост из-за пулемета, возле которого лежал.

Мы невольно повысовывали головы из ячеек, чтобы посмотреть на него. Он был совсем рядом, и темнота не помешала нам увидеть, как он застыл перед офицером, приложив руку к каске. Пограничник был невысокого роста, но крепко сложен, коренаст и мускулист… «Это наш, с Дуная», — подумал я с гордостью. Помимо пистолета, который носили пулеметчики, у него через плечо висела сумка, полная гранат. В глаза невольно бросались его нависшие широкие и густые брови, из-под которых на мгновение сверкнул суровый, мрачный, с холодным стальным блеском взгляд. Этот взгляд так глубоко врезался мне в память, что, едва очнувшись от боли, я тут же припомнил его. Может быть, и наш офицер тоже взглянул ему в глаза и именно поэтому спросил:

— А почему ты хочешь остаться, солдат?

— У меня с немцами свои счеты, господин младший лейтенант! — твердо и сухо ответил пограничник. — Авось этой ночью сквитаемся.

Мы выбрались из окопов и осторожно поползли вниз. Оглянувшись, я увидел в темноте силуэт пограничника. Я представил себе, как он лежит за пулеметом, держа руку на гашетке и устремив ненавидящий взгляд в сторону немцев. Можно было с уверенностью сказать, что тут они не пройдут! Первым пулеметом, который застрочил позади нас, был его пулемет. Обнаружив, что мы отходим, немцы лавиной устремились вниз, но наш заслон стоял насмерть, а пограничник сражался, словно позади него действительно была граница, от которой нельзя отступить ни на шаг. Тем временем мы завязали бой в зарослях Муреша, сдерживая своим огнем вражеские части, пытавшиеся отрезать нас от переправы.

В полночь Муреш перешли наши батальоны, сосредоточившиеся к тому времени на другой стороне реки. А на высоте все еще бешено стрекотал пулемет, и когда он вдруг замолк, все, кто видел пограничника, переглянулись.

— Ну и парень! — с восхищением воскликнул кто-то. — С лихвой отплатил фашистам!

Как раз в этот момент мы снова пошли в атаку, а вместе с нами и батальоны, переправившиеся через Муреш. На высоту поднимались ползком, густыми цепями. Прижимаясь к земле, мы быстро перемахнули через наши позиции и под ураганным огнем немцев поползли к их укреплениям. Приблизившись к ним, мы пустили в ход гранаты, а потом с винтовками наперевес вихрем ворвались в немецкие окопы. Началась отчаянная схватка. Затем я упал.

* * *

Вспоминая об этом, я смотрел на простирающееся надо мной звездное небо. Время от времени где-то поблизости рвался какой-нибудь шальной снаряд. Все реже и реже вспыхивали в темноте ракеты. Порой в ночном небе голубоватыми струйками рассыпались очереди трассирующих пуль. Раненое плечо горело, словно кто-то прижигал его раскаленным железом. Я чувствовал, как по онемевшей от боли руке стекает струйка крови… Тогда я зубами и левой рукой разорвал рукав гимнастерки и туго, как только мог, перевязал им рану. Боль в плече понемногу стала утихать, и я почувствовал, как по всему телу разливается вялость и успокоение.

Внезапно установилась тишина, и меня постепенно стал охватывать сон. Но тут невдалеке послышались стоны раненых. Они звали санитаров. Те, кто мог еще передвигаться, сами поползли вниз, к Мурешу. Под его обрывистым берегом, рядом с переправой, находился перевязочный пункт, а на противоположном берегу, в Иернуте, расположились полевые госпитали, где сортировали раненых и делали срочные операции.

Я думал, что смогу держаться на ногах, и поднялся, чтобы спуститься к переправе. Однако при первом же шаге у меня закружилась голова, и я, почти теряя сознание, снова опустился на землю. Боль в плече я уже больше не ощущал, зато рука онемела до самых кончиков пальцев. Единственно, что подбодряло меня, — это ласковый свежий ветерок с Муреша.