Тревожные облака

- Да, вот так, Катя,- громко сказал Рапохин, поднимаясь.- Не век же их искать…

Девушка дважды перечла текст, опустилась на стул рядом с главбухом и уткнулась побелевшим лицом в ее шерстяную кофту. Главбух обняла Катю за шею и свободной рукой стала поглаживать девушку по сухим, светлым волосам.

В комнату вернулся Климов, за ним еще несколько человек, откликнувшихся на Катин призыв.

Узнав новость, Климов постоял несколько секунд в раздумье, молча пожал плечами, прошелся по комнате и, остановившись около Рапохина, проговорил:

- Да-а-а… Есть вещи, которые сильнее нас. Все было сделано для их спасения, а вот видите… - Он развел руками. - Зима. Слышите, как беснуется ветер?

В наступившем молчании отчетливо слышался вой пурги.

- Я бы не улетал отсюда,- продолжал Климов,- если бы хоть какая-нибудь вероятность, что они живы, что им можно помочь.

Через день вертолет должен был увезти Климова с «Подгорного», накануне его известили об этом. Он нашел свой стакан и налил на самое донышко шампанского.

- Давайте по старому, доброму обычаю помянем…

- Нет! - резко оборвал его Рапохин и упрямо мотнул головой. - Долей мне, Аполлинарий, стакан. Воды не надо,- придержал он руку алеута, взявшегося за графин с водой.- Спирту долей. - Он рубанул воздух рукой и сказал грубо:-Ты как хочешь, Климов, а я за них выпью… чтоб им выкарабкаться из этой беды. Да… Живыми. Я, брат, живых люблю.

Климов пожал плечами, выпил вместе с директором. «Ладно, - подумал он, сдерживая готовые вырваться резоны. - Завтра, если пурга утихнет, я кончу с этим бредом…» «Махну приветливо тебе крылом!..» - пропелась где-то внутри услужливо подсказанная памятью строка.

Катя с благодарностью смотрела в разгоряченное лицо Рапохина. В эту минуту он казался ей красивым, красивее всех, кого она знала, кто теперь наполнял праздничным шумом жарко натопленные комнаты конторы китокомбината.

15

Непроглядная темнота обложила катер. Первые десять дней нового, 1954 года прошли в переменных ветрах, в ленивых снегопадах. Как ни экономила команда продукты, их хватит самое большее на пять дней, до пятнадцатого января.

Попутный зюйд-ост наполняет парус. В рубке Саша. Только он и старпом стоят ночные вахты.

Жидкий свет аккумуляторной лампочки падает на компас. Вчера и этого света не было: сели аккумуляторы. Механик спарил два ослабевших аккумулятора, и вот опять свет на компасе. Свет тронул слабой желтизной штурвальное колесо, огрубевшие руки Саши, стекла рубки.

Неторопливо, бесшумно рассекает катер кромешную тьму. Не слышно ни всплеска волн, ни деловитого шороха воды вдоль бортов.

Гнетущая тишина, нарушаемая только скрипом несмазанного штурвального троса. Кажется, что катер при живых еще людях провалился куда-то в другой мир, где одна лишь тьма и безмолвие, и уже никогда не будет ни тусклого рассвета, ни короткого угрюмого дня, ни шторма с его неистовым натиском.

Тишина…

Страх закрадывается в душу Саши. Хороша бы услышать храп Петровича, сонное бормотание Коли Воронкова, потрескивание остывающего камелька! Капли холодного пота выступают на лбу, над верхней губой, с трудом, щекотно ползут по заросшему лицу.

Ударом ноги он распахивает дверь, рубки. Сначала он слышит только удары собственного сердца, толчки крови в висках. Одна, две, три секунды… Невнятно залопотал парус, скрипнула оттяжка мачты, послышался тихий всплеск за бортом. Жизнь! Немного отлегло от сердца.

Саша положил обе руки на штурвал. Ветер скрипнул дверью, прикрыл ее.

И снова тишина.

Саша переминается на окоченевших ногах, топает, громко хмыкает и откашливается, но все это только подчеркивает зловещее безмолвие океана. Вчера ярился шторм, а теперь, среди ночи, кажется, что безмолвию нет начала и не будет конца.

Нервный озноб начинает исподволь, крадучись, проникать в тело Саши. Он стискивает ручки штурвала так, что белеют пальцы, но и это не помогает. Озноб бьет его всего, до боли в висках, до лязга зубов… Через пять дней кончатся продукты: несколько пригоршней вермишельной трухи, сушеного картофеля и три стакана трескового жира… Потом - голодная смерть. Если их не нашли в первую неделю, когда они дрейфовали вблизи Курильской гряды, кто отыщет их теперь, сорок дней спустя, за сотни миль от родных берегов?

Океан не хочет подарить им и самой малой рыбешки… Они опускали крючки с самодельной блесной на глубину в девяносто - сто метров, но рыба не взяла их жестяной приманки. Видимо, здесь большие глубины, треска или держится дна, или ушла на юг. Напрасно ждали они и камбалу, мечтали о пятнистом морском окуне. Океан прятал от них свое добро…

Когда он снова хочет толчком ноги открыть дверь рубки, у него подкашиваются колени и он чувствует, что теряет власть над собой.

Выпустив штурвал, Саша бросается к двери, распахивает ее и напряженно прислушивается. Ничего, кроме шума крови в ушах, дробного перестука зубов, ударов сердца,

- Витька! - орет он, охваченный страхом, и, боясь, что его не услышат, толкает дверь кубрика. - Витька-а!