- А-а-а…- раздосадованно протянул механик.- Только инструмент переведем, все равно дела не будет. На кой она, мачта? Выворотит опять, непременно выворотит…
Полуоткрыв глаза, Саша видит скрюченную фигуру механика, жесткую с проседью прядку над лбом, бессильно открытый рот. Дядя Костя держит в руках замасленную тряпку, из которой торчат концы ножовочных полотен. Саша вздрогнул: «А что, если спилить верхнюю часть камбузной трубы?! Можно ведь!..» Он уже готов сорваться с койки, но в этот момент механик с криком бросается к чугунке:
- Ты что делаешь! Решили по две горсти, а ты четыре в кастрюлю засыпал. Думаешь, не видел?..
- И ладно, что видел… Утрись…
- Кто тебе дал право?
- Ты все больше лежишь,-защищается кок,- а они вахту стоят, Им-то каково!
- Не твое дело!
- Пошел ты!..- Коля выругался и сказал:- Все равно подыхать! Слышишь, ты, Соляр Иванович! Продукты кончились, а земли не видать… Через пять дней помирать будем…
Сашу словно подбросило с койки. Горечь минувших суток нашла исход в этом стремительном движении. Он -подскочил к коку, вцепился руками в его ватник и, задыхаясь от подступивших к горлу слез, закричал:
- Ты! Ты! Как ты смеешь?!
Закрыв рундук, дядя Костя стал разнимать их, а по трапу уже спускались встревоженные матросы и старпом. Саша, весь дрожа от бившей его лихорадки, продолжал кричать:
- Сколько плаваешь! Ты должен других поддерживать, успокаивать! Бороться надо за жизнь, а ты, ты что говоришь - помирать?!
- Ладно,- хмурится, поеживаясь, кок.- Ладно, Санек… В лежку не больно повоюешь и при длинных руках… В лежку скучно жить… Тьфу! - он сплюнул.- Ну, сорвалось, ну, виноват. Ты ложись, болен ведь.
- Отболел!-огрызнулся Саша и, повернувшись к механику, требовательно оказал: - Ты мне ножовочные полотна дай.
- Хо-о!- удивился механик.- Где это ты их видел? Во Владивостоке? В магазине?
Саша присел у рундука.
- Здесь!
Механик загородил рундук ногой.
- Здесь не мои, чужие.
- Все равно!
- Тебе все равно, а мне нет. Это мне Каликанов четыре ножовочных полотна дал. Они же в «Подгорном» дороже золота… Можешь ты это понять?
Но Саша уже схватился за ручку, пытаясь открыть рундук.
- Не дам! - рассвирепел дядя Костя.-Мне для работы нужны. На комбинате их не достанешь.
- Зачем тебе, Саша, полотна? - вмешался наконец Петрович.
- Буду мачту ставить.,
- Куда?
- В камбузную трубу.
Петрович недоверчиво покачал головой:
- Длинновата. Я думал о ней…
- Спилим к черту! - крикнул Саша и кивнул на рундук.- Пусть только полотна даст.
Петрович строго посмотрел на механика. Дядя Костя открыл рундук, развернул тряпицу с ножовочными полотнами, выбрал два постарее и протянул их Саше.
- Держи! За вами глаз нужен, не то все перетаскаете.
Пилили трубу поочередно Саша и Виктор. Механик неотлучно торчал при них, чтобы работали осторожно и обошлись двумя полотнами. А когда труба была опилена только одним, к тому же уцелевшим полотном, дядя Костя совсем успокоился.
Установка мачты и паруса отняла два Дня. Мачту посадили в нижнюю часть камбузной трубы и заклинили дубовыми шипами. Вместо трех оттяжек дали теперь пять - и на нос и на кожух машинного отделения. Чтобы мачта не оседала, трубу под ней забили пробками из спасательных поясов. Все было тщательно выверено - талрепы, веревочные «косички» оттяжек, тали и подсохший в кубрике парус.
Шестнадцатого января люди с радостью увидели, как заполоскался на ветру поднятый ими парус.
В тот же день старпом сделал в журнале короткую запись:
«Больше писать не могу. Пальцы одеревенели…» Он хотел было дописать: «Сегодня кончились продукты…»,- но подумал и только махнул рукой.
17
В конце января в Ялту, в адрес Лены, прибыло авиаписьмо с острова Парамушир.
Катя писала:
«Здравствуй, Леночка.
Все собираюсь написать тебе и откладываю, откладываю, потому что каждый день приносит какие-нибудь новости и вое еще повернется на хорошее. Дело в том, что неделю назад заблудился катер, на котором плавает Саша. Тут все -поставлено на ноги, моряки не оставляют друг друга в беде. О беде я пишу просто к слову, никакой беды еще нет и не будет.
Саша, наверное, даже доволен, что так случилось. Все-таки приключение. Саша будет даже гордиться этим, а вот к ним на катер поступил один парень, татарин, ему, я думаю, очень тяжело. Он всего неделю с ними, а когда ехал в «Подгорный» на пароходе, его укачало, он мне сам признался. (Не помню, писала ли я тебе, что меня совсем не укачало, хотя наш пароход попал в тайфун в Японском море?) У этого парня красивое имя - Равиль, он широколицый, как я, только красивый: смуглый, румяный. Я, -когда выписывала ему профбилет, говорила с ним насчет комсомола, но он считает себя старым и думает сразу вступать в партию, когда будет достойным этого. Ему двадцать четыре года. Я тебе пишу о нем потому, что здесь кое-кто считает его ограниченным, а я вижу, что он серьезный и хороший человек, только молчаливый.