Тревожные облака

Кок? Ну, тому тоже нет дела до паруса. Когда шили второй парус, он все ворчал, что у камелька нельзя повернуться и он не ручается, будет ли команда накормлена из-за «проклятых одеял»!.. Все шутит - такой и отца родного не пожалеет… Раз в день делает несколько затяжек из каликановской трубки, стенки которой так истончились, что уже не дают табачного запаха.

Виктор? Если бы Саша сказал ему, что хочет соорудить на палубе «Ж-257» не парус, а ракету для полета на Луну, Виктор точно так же зажегся бы и стал бы охотно ему помогать. Нет, -по-настоящему и Виктор не ценил, не берег паруса. Он попросту любит быстрый ход катера, чтоб пенилось за кормой! Горячий, рисковый парень.

Один только Петрович понимал Сашу, а вот не доглядел. Теперь мачта, как долговязый покойник, коченеет вдоль борта. Людей пожалел, не хотел второй раз поднимать команду на аврал. А что будет с людьми теперь? Как добраться им теперь до родных берегов? Саша чувствует, что ему стал неприятен голос стар-пома, раздражает и его шаркающая походка и нелепая .песня о двух Варьках, которую старпом напевает вполголоса.

В обед Коля Воронков предложил Саше затянуться из каликановской трубки. Что он, смеется, что ли, над ним?! Саша же сказал, что бросил курить, он отказался от своей части, когда делили остатки лаврового листа и чая. На кой черт ему трубка? Или Коля считает его мальчишкой? Капризничает, мол! Вот я его сейчас подыму! И на великодушный порыв кока Саша ответил лишь шумным, похожим на храп дыханием.

Сменившись с вахты, Виктор прилег рядом с Сашей и оказал негромко:

- Почитай нам, Санек… Или расскажи чего!

Он чувствовал, что Саша не спит, и почти физически ощущал горькие, неутешные думы друга.

- Нет,- сдавленным голосом ответил Саша.- Шабаш!

А жизнь шла своим чередом, и Саше некуда было уйти от нее. Даже забившись под одеяло, вбирал он в себя эту жизнь, ибо не только произнесенные кем-либо слова, но и всякий, самый пустячный звук в этом маленьком, одетом в леденеющую сталь мирке был ему знаком и понятен.

В кубрике спорят о мачте, и Саша мысленно участвует в опоре, возражает, волнуется, сердится, но упрямо молчит.

Виктор предлагает поставить мачту на прежнее место. Вздор! Уж если ветер разворотил прочное заводское гнездо - кончено! У них нет подходящего инструмента, чтобы взяться за такой ремонт. Просто болтает, сам не знает о чем. Ставь хоть десять растяжек - в старом гнезде мачте не устоять.

Странное дело, Петрович как будто поддерживает Виктора.

- А что?-говорит он.- В старое гнездо, пожалуй, и можно. Закрепим, подправим, на растяжки возьмем…

- Гнезда-то нет!-не утерпел Саша.- Все с мясом выворотило.

- А ты сделай гнездо!-говорит Петрович, словно он поджидал этих Сашиных слов.- Вникни и сделай…

- Я болен…-бормочет Саша.- Я работать не могу. Не послушали меня, черти…

Он ждет возражений, упреков. Хоть бы душу отвести. Но никто не задевает его: больной!

- А может, посадить ее в машинную трубу?- прикидывает старпом.

- Испортите мне машину,- хмуро роняет механик,- тогда и не заведешь ее.

В расходном бачке оставалось еще полсотни -килограммов соляра. Его берегли на -крайний случай, чтобы завести машину, если придется выброситься на берег или подойти своим ходом к случайно встретившемуся судну.

- Поглядеть надо,- говорит старпом и идет на верхнюю палубу.

«Чего глядеть! - негодует Саша.- Машинная труба не годится. Место совсем неподходящее, да и мак закрепишь там мачту, она вниз провалится… Нет, не выйдет. Определенно не выйдет…»

Видимо, Петрович убедился в том же. Вернулся в кубрик и ни слова о мачте, будто о ней и разговору не было.

А Саша неотступно думает о том, куда бы поместить проклятую мачту. Мысленно он уже десятки раз оглядел палубу от кормы до форштевня. Но нет, мачте нигде не устоять, да еще с парусом, гудящим от напора ветра.

Подходящая штука - камбузная труба. И место хорошее - рубка меньше мешала бы парусу. Но труба высока, до полутора метров, и сварена из четырехмиллиметрового листового железа. А так подошла бы…

Среди дня кончились дрова, в кубрике похолодало.

Равиль высыпал на койку костяшки домино, разломал в руках деревянный коробок и протянул щепки коку.

- Жги!- сказал он.- Отыгрались…

Равиль полез на койку, костяшки посыпались на жилую палубу, но никто не поднял их.

- Хороши дровишки! - сказал кок, подбрасывая на руке тонкие до-щечки.- Сухие. Маловато только, боюсь до конца рейса не хватит. Если еще Костину ложку прихватить, может, обойдемся.

- Я те дам ложку! - незлобиво огрызнулся механик.- Зря, что ли, Витя в воду за ней прыгал!

В июле деревянная расписная ложка механика упала -за борт. В разгаре лета температура воды на рейде «Подгорного» не выше семи-восьми градусов. Но когда Виктор увидел горестный взгляд дяди Кости, для которого эта ложка была чем-то вроде талисмана, счастливой приметы, он мигом сбросил с себя рабочую одежду и в одних трусах кинулся в воду, догонять ложку на мелкой волне. На катер вернулся веселый, посиневший, с лакированной ложкой в зубах…