Тревожные облака. Пропали без вести

Здесь Лена редко бывала с Сашей. Но как хорошо знала она и этот дом, и кроны старых лип, теперь сиротливо оголенные, и контуры сопки, уходящей вверх прямо против окон Сашиного дома!

Войдя во двор, Лена поднялась по каменному крыльцу в открытый зимнему ветру коридор, отыскала в полутьме дверь с номером «2» и позвонила. Дверь отворилась не сразу, но все же неожиданно, когда Лена собралась уже звонить вторично. Казалось, кто-то долго стоял за дверью, не зная, открыть ли.

- Вам кого? - спросил высокий женский голос.

Лена растерялась.

- Я… - начала было она.- Мне… к Александру Сергеевичу.

- Заходите,- спокойно сказала женщина.

Дверь открылась пошире. «Вероятно, не мать»,- подумала Лена.

Следом за женщиной она прошла в квадратную комнату, из которой еще две двери - слева и справа - вели в другие комнаты. Дверь справа закрыта, слева - распахнута широко, в обе створки, и за ней светлая комната с широким окном на синеющий вдали залив.

Женщина полуобернулась. Она! Мать Саши! В этом нет сомнения…

- Зинаида Ивановна! - говорит Лена в отчаянии от охватившего ее смятения.- Я, Зинаида Ивановна… решила… я думала…

Взгляд матери уже беспокойно скользил вниз, с тонкой фигуры Лены к Лизочке, лихорадочно ощупал ее лицо, так удивительно повторившее лицо сына и того, другого человека, составившего счастье всей ее жизни.

- Да-да! - заговорила сбивчиво Лена.- Это Лизочка, Сашина дочь… Зинаида Ивановна, я жена Саши… Вы не должны сердиться… Я приехала, чтобы показать вам внучку… Я думала, вам легче будет…

- Бабушка! - строго сказала Лиза.- На маму не сердись. Мама хорошая…

Зинаида Ивановна бросилась к девочке, с силой схватила ее, заглянула в глубину ее-светлых, чуть испуганных глаз.

- Какое счастье! - сказала она наконец, прижав к себе Лизочку. Потом сняла с девочки пальто, прижала ее упругое тельце к груди и прошептала: - Сашенька, Сашенька…

- Лизочка! - улыбнулась девочка.- Я Лизочка…

- Рассказывайте, все рассказывайте,- обратилась мать к Лене, совладав наконец с волнением.

И Лена стала рассказывать. Тихо, с нежной грустью, без горечи, которая улеглась в тот час, когда из письма Кати она узнала, что Саши нет в живых. Она рассказывала все, ничего не утаивая и не украшая их простой, хорошей любви бумажными цветами.

«Бедная вы»,- вставляла изредка- мать и гладила бледной рукой тонкую, в голубоватых прожилках руку невестки. О Саше сказала с тоской:

- Они пропали без вести… Это такая мука. Нельзя не надеяться, а на что надеяться? Скоро три месяца…

Для Лены это прозвучало как приговор.

Лизочка хозяйничала в комнате, когда Лена поднялась и, протягивая руку к пальто, сказала:

- Вот и все. Я, может быть, останусь во Владивостоке. Тут подруги есть.- Она вздохнула.- А может, поеду к Кате. На Курилы… Еще не решила.

- Никуда вы не поедете,- сказала Зинаида Ивановна властно.- Вместе будем жить, дорогие мои.

И Лена с дочерью поселилась у Зинаиды Ивановны. Вместе было действительно легче :жить, вспоминать о Саше, легче ждать.

Человек не может не ждать. И они ждали.

24

Палуба пустовала помногу часов: казалось, люди давно бросили помятое, с темными провалами суденышко. Вокруг был лишь океан, подслеповатый, белесый, угрюмый. Ему словно надоело возиться с катером. Пусть плывет себе: какая разница, затонет он неделей раньше или позже?

Только ветер, надувая парус, шепчет людям слова надежды. Запоздалые ветры северо-восточной и восточной четвертей позволяют идти на запад.

Жизнь не спеша оставляла катер.

Подняться из кубрика на палубу теперь было куда труднее, чем три месяца назад махнуть с «Подгорного» в Северо-Курильск и даже в Петропавловск-на-Камчатке. Двигались на четвереньках, ползком. Не будь качки, быть может, удалось бы передвигаться и в рост, держась руками за переборки и палубные надстройки. Но уже при трех-четырех баллах трудно было устоять на ногах.

Дольше других упрямился Саша: ему казалось оскорбительным, каким-то унижением человеческого достоинства двигаться, как говорил Петрович, «на всех четырех». Но время укротило и его: орудуя шкотами, Саша вынужден был становиться на колени, иначе не удержаться на палубе. Он с горечью думал о том, как запоздали благодатные восточные ветры… В декабре они спасли бы команду от страданий и голодной смерти… А теперь? Поможет ли им этот ветер теперь, когда и в шесть рук им не совладать со штурвалом?

Десятого февраля на северо-западе показалась заснеженная сопка пустынного острова. До наступления темноты остров был виден с палубы «Ж-257», но ветер погнал катер на юго-запад, и люди без особого сожаления про-водили взглядом скрывшуюся в океане хребтовину.