Тревожный август

У убитого "старшего лейтенанта" обнаружили пистолет ТТ Ивановского и его документы. Кроме того, в кармане у него находился пистолет "манлихер". Видимо, в Ерохина стрелял не он. Значит, есть еще третий. Он скрывается в городе, он и убил Ерохина, и он, безусловно, руководит бандой. Теперь необходимо найти Кравцова. Непонятная с ним история приключилась. Посмотрим, главное теперь - Кравцов. Врач сказал, что "мотоциклист" в очень тяжелом положении, но обещал сделать все, что в его силах. А когда раненый сможет давать показания и будет ли давать их вообще? Нет, надо искать Кравцова. Кстати, его жена живет в городе. Где же ее адрес? Ах, вот он: Первомайская, двадцать шесть. Ребята спят, взять, что ли, кого-нибудь с собой? Не стоит будить, возьму Быкова.

В сенях послышались шаги. Данилов зажег фонарь.

- Кто там?

- Я, товарищ начальник, - вошел Быков, жмурясь в ослепительном луче света. - Вам из Москвы телеграмма.

"НАЧАЛЬНИКУ ОПЕРАТИВНОЙ

ГРУППЫ МУРа. СРОЧНО. ДАНИЛОВУ

С П Е Ц С О О Б Щ Е Н И Е

4 августа сего года работниками отделения Муштакова в районе Тишинского рынка был обнаружен Шустер Владимир Григорьевич, он же Володя Гомельский. Из-за ошибки оперуполномоченного Петрова разыскиваемый ушел из-под наблюдения. По нашим данным, Шустер В. Г. часто появляется на рынке и в прилегающих ему переулках, занимаясь спекуляцией драгоценностями. Предлагаю вести разработку Шустера параллельно с оперативными мероприятиями в райцентре, для сего откомандировать в Москву одного из работников вашей группы.

Начальник МУРа".

ДАНИЛОВ И КРАВЦОВА

- Вы врываетесь ко мне ночью, и меня никто не может защитить. Я осталась за чертой. Всю жизнь я учила детей гражданственности, объясняла им Советскую Конституцию, а теперь я за чертой. Законы общества не распространяются на меня.

- Я пришел к вам ночью, нарушив правовые нормы. Я вообще не должен был приходить.

- Так зачем же вы пришли?

- Для того, чтобы не вызывать вас в райотдел. Для того, чтобы никто не знал о нашем разговоре.

- Что вам надо?

- Где ваш муж?

- Не знаю.

- Вы лжете. Обманывая меня, вы сами ставите себя за черту.

- Я не знаю.

- Вы учите Конституции, но нарушаете ее основное положение, скрываете врага общества.

- Он не враг.

- Кравцов служил у немцев бургомистром. Не так ли?

- Он выполнял задание райкома...

- Я это уже слышал, но почему же об этом никто не знает?!

- Он спас город от взрыва, он...

- Это эмоции, а мне нужны факты.

- Он ранен кулаками, воевал с белофиннами.

- Прошлое.

- Вы не имеете права так говорить со мной.

- Имею. Мне его дала все та же Конституция.

- Он выполнял задание...

- Послушайте меня. Вашего мужа перед войной исключили из партии.

- Он мне сказал, что его восстановил подпольный райком.

- Факты.

- У нас во время оккупации был Васильев.

- Секретарь райкома?

- Да.

- Это он сказал?

- Да.

- Факты, где факты?

- Отряд ушел, я не знаю, почему они не сообщили о муже.

- Кто знал о его связи с отрядом?

- Начальник НКВД и Васильев.

- Ваш муж подозревается в убийстве Ерохина.

- Этого не может быть!

- Все может быть, особенно сейчас. Почему он прячется?

- Он боится, вы же сами знаете, чего боятся люди.

- Я знаю. Но я знаю и другое, честному человеку нечего прятаться: правда всегда найдет дорогу. И помните, что если он большевик, вернее, опять стал им, то ему незачем прятаться. Я ухожу и прошу передать ему, что если он большевик, то он сам найдет меня. Найдет и расскажет об убийстве Ерохина.

ПОЛЕСОВ

Врач вышел. И они остались втроем: "мотоциклист", весь забинтованный, похожий на белую тряпичную куклу, сестра и он. Окно в палате было раскрыто, и поэтому горела синяя лампочка. В свете ее особенно резко выделялась обмотанная бинтами голова.

После операции, когда хирург пообещал Данилову, что "мотоциклист" жить будет, Иван Александрович приказал Полесову остаться. Во-первых, для безопасности задержанного, во-вторых, надеясь на то, что в бреду раненый скажет что-то важное для следствия. В палате было тихо, только раненый дышал тяжело, через силу. Казалось, что работает старая, изношенная паровая машина. Степан даже представил ее мысленно: текущие трубки, разработанный сухопарник, разношенные цилиндры. Точно такая стояла у них в техникуме когда-то. На ней практиковалось несколько поколений будущих специалистов по ремонту подвижного состава.

И вдруг он поймал себя на мысли, что не думает о задержанном как о человеке, и это сравнение с паровой машиной в другой ситуации никогда бы у него не возникло. Он не жалел "мотоциклиста", он думал только об одном: как вытянуть из него показания. И он сам внутренне подивился своей жестокости и равнодушию. И даже постарался представить его среди дорогих и близких ему, Степану, людей. Но так и не смог. Он видел только вскинутый автомат, потную челку, упавшую на лоб, и прищуренные пустые глаза.