Тревожный август

- Да, иначе говоря, спала. Я любила его. - Дробышева поднялась, и впервые за все время разговора глаза у нее оживились. Даже лицо стало другим, оно разгладилось, тени на нем исчезли и появился румянец. И голос стал звонким. Таким голосом люди обычно отстаивают свою правоту.

Данилов глядел на нее и думал о великой силе любви. О том, что только она может подняться надо всем: правдой, разумом, гражданственностью. Да, эта женщина, безусловно, любила бывшего начальника полицейской "шнелькомандо" Станислава Музыку, и ей было безразлично, что делал он, кого убивал, после каких дел приходил в этот дом. Она просто любила. Нет, не просто. Она невольно становилась сопричастной к жизни этого человека, становилась его помощником, а следовательно, врагом всего того, что защищал Данилов, значит, такую любовь он оправдать не мог. И была она для него сейчас не любовницей Станислава Музыки, а его соучастницей.

- Давайте оставим лирику, - резко сказал Иван Александрович, - лучше займемся фактами. Итак, как вы стали соучастницей Станислава Музыки?

- Я с ним познакомилась в октябре сорок первого.

- Когда пришли немцы?

- Да.

- Вы знали, чем он занимается?

- Да.

- И тем не менее поддерживали с ним отношения?

- Да! Да! Да! Мне было безразлично. Наплевать мне на все было! На вас, на немцев! Я его любила, понимаете это?

- У меня хороший слух, так что кричать не надо.

- А я не кричу, я плачу.

- Это тоже лишнее. Вы находитесь на допросе, и мне нужны факты, а эмоции можете оставить при себе. Кто-нибудь знал о ваших отношениях?

- Только его брат.

- Что было потом?

- Когда немцев выбили, они прятались у меня.

- Кто?

- Братья Музыка, Виктор Калугин и Серый.

- Долго?

- Неделю.

- А потом?

- Потом они закопали какие-то ящики в сарае и ушли.

- Куда?

- Этого я не знаю.

- Предположим. Часто вас посещал Станислав Музыка?

- Часто. Раза два в неделю.

- А он не боялся приходить к вам?

- Вам не понять этого. Он меня любил.

- Что вы собирались делать дальше?

- Стасик говорил, что они должны кое-что сделать, и тогда у нас будет много денег, и мы уедем в Ташкент.

- Что именно сделать?

- Этого он мне не говорил.

- Он приходил один?

- Да.

- А после его смерти?

- После его смерти пришел Бронислав и просил меня помочь ему.

- Конкретно?

- Он назвал мне несколько фамилий людей, и все, что услышу о них, я обязана была передавать.

- Кому?

- Ему или Виктору?

- Как?

- Они по очереди ночевали у меня.

- У вас или с вами?

- У меня.

- В числе названных была фамилия Ерохина?

- Да.

- Что вы еще передавали ему?

- Многое. Все переговоры милиции, сообщение о вашем приезде, о том, что в Дарьине нашли свидетеля.

- Так. Ясно. Кто был у вас сегодня?

- Я его видела впервые, его прислал Бронислав, звали его Константин.

- Зачем он находился у вас?

- Бронислав сказал, что для связи. Ему было необходимо знать, что вы собираетесь предпринять.

- Ясно. Кстати, он не дарил вам никаких украшений?

- Нет. Только Наполеона подарил. Сказал: "Возьми на память о Стасе".

- Хорошо. На сегодня пока все. Подпишите протокол.

Данилов повернулся к Белову, сидящему за столом у окна:

- У тебя все готово?

- Так точно.

- Дай подписать и отправь в райотдел.

Он повернулся и вышел.

ДАНИЛОВ И КОСТРОВ

"Ах ты, Мишка, Мишка! Вот ты какой стал, мой крестник Сержант, две медали "За отвагу". Молодец, ай какой молодец!" Данилов глядел на Кострова, на гимнастерку его ладную, на медали и радовался. Нашел-таки дорогу свою в жизни бывший вор Мишка Костров. Да нет, он ее уже давно нашел, еще до войны, только шел по ней неуверенно, как слепой, палочкой дорогу эту трогая. А теперь нет, шалишь. Теперь его ничто не заставит свернуть с нее. Настоящим человеком стал Мишка Костров.

- Ну что, Михаил, теперь давай поздороваемся.

Они обнялись. И постояли немного, крепко прижавшись друг к другу.

- Вот видишь, горе у нас какое.

- Это я, Ван Саныч, виноват. Я упустил гада этого. Эх, - Мишка скрипнул зубами, замотал головой, - я бы его за Степу...

- Еще успеешь. Я тебе эту возможность предоставлю.

- Правда?

- А когда я тебе врал?

- Никогда.

- То-то. Ты где служишь?

- После ранения при комендатуре нахожусь. А так я в разведроте помкомвзвода был. Подбили меня, попал сюда в госпиталь, потом в команду выздоравливающих, ну а потом сюда. Но, говорят, временно, Иван Александрович, - Мишка искательно заглянул в глаза Данилову. - Как мои там?

- Нормально. Заезжал к ним, продуктов завоз. Я же их эвакуировать хотел. Да жена у тебя с характером.

- Малость есть, - довольно усмехнулся Мишка, - чего, чего. Так как же она?

- Ждут тебя, беспокоятся. Письма твои читать мне давали, фотографию из газеты показывали, где генерал тебе руку жмет.

- Это под Можайском генерал Крылов, комкор наш, первую медаль мне вручает.

- Да уж слышал о твоих подвигах, - Данилов чуть усмехнулся.

- Какие там подвиги. А вы, значит, по-прежнему.

- Как видишь, нам генералы руку не жмут. Нас, брат, они в основном ругают.

- Да, вы скажете.

- Значит, слушай меня, Миша, сегодня в двадцать часов придешь в райотдел НКВД, там тебя к нам проводят. С начальством твоим согласуют. А я пойду, Миша, плохо мне сейчас.

- Я понимаю, Иван Александрович, понимаю.