Тревожный август

А в доме шла работа. Оперативная группа райотдела НКВД внимательно осматривала каждый уголок дома, подвал, чердак. На стол ложились пачки писем, обрывки бумажек с надписями, деньги, ценности. Данилов бегло осматривал все это, но пока ничего интересного не было. Правда, нашли несколько ящиков водки, муку, сахар, консервы. Иван Александрович поглядел на задержанную, она сидела в углу, крепко сцепив на коленях руки, и остановившимся взглядом смотрела в тот угол, где еще десять минут назад лежало тело Полесова.

- Гражданка Дробышева! - громко позвал Данилов.

Она не шевельнулась, даже глаз не повернула в его сторону. Стоявший рядом с ней милиционер потряс Дробышеву за плечо.

- Да... Да... Что? Это не я... не я... Это все он... он...

- Кто он? - Данилов шагнул к ней.

Дробышева вскочила и прижалась к стене, закрыв лицо руками.

- Кто он? - повторил Данилов.

- Я скажу, я все скажу, я не хотела... - И она заплакала, почти закричала.

- Дайте ей чего-нибудь, пусть успокоится, - приказал Данилов милиционеру.

И пока Дробышева пила воду, стуча зубами о край стакана, он уже для себя решил твердо, что начнет допрос немедленно, пока она находится в состоянии нервного шока. Главное - не дать ей успокоиться.

- Я предлагаю вам, - наклонился он к Дробышевой, - добровольно указать место, где ваши сообщники прячут ценности, оружие и боеприпасы.

- У меня нет ценностей... Нет... А в сарае они что-то закапывали под дровами, а что, я не знаю. Только запишите, я добровольно, я сама... Чего же вы не пишете?! Почему?!

- Тихо, без истерики. Все запишем и дадим подписать вам. Смотрите за ней, - скомандовал Данилов милиционеру и пошел к двери.

На дворе уже светало. И в сероватой синеве все уже различалось отчетливо. Из-за закрытых дверей сарая пробивался желтый свет фонарей.

- Они там копают, - тронул Данилова за рукав Быков, - как же так, Иван Александрович, а?..

- Не надо об этом, не надо сейчас... Потом, Быков, потом.

Дверь сарая распахнулась, и вышел Плетнев.

- Есть, - устало сказал он, - нашли.

- Что там?

- Патроны в цинках, два автомата, пулемет РПД и золото.

- Много?

- Да нет, небольшой такой ящичек, но полный.

- Надо оформить как добровольную выдачу.

- Какая разница, - улыбнулся Плетнев. - Этой уже не поможешь. По нынешним временам все равно стенка.

- Это трибуналу решать, а не нам с тобой. Наше дело всю правду написать, все как на самом деле было.

- Вы какой-то странный товарищ Данилов, - Плетнев пожал плечами, она вашего опера заманила в засаду, а вы...

- Его никто не заманивал, он сам шел, и, между прочим, шел за правдой и погиб за нее. Поэтому мы, живые, с ней, хорошей этой правдой, как со шлюхой обращаться не имеем правда.

- Ну как хотите, я, конечно, распоряжусь.

- Давайте, и все документы мне.

- А нам?

- Вы себе копии оставите, а я бумагу соответственную сегодня же напишу.

- Добро.

Плетнев опять вернулся в сарай, а Данилов достал папиросу, размял табак. Его уже не интересовало, что нашли в сарае, главное было зажато в холодной руке Степана. Та самая печать, серебряная фигурка Наполеона, похищенная из дома Ивановского. Значит, человек, убивший Ерохина, точно находится здесь, где-то совсем недалеко, в нескольких километрах. Ну что ж, пора начинать допрос Дробышевой. Пора.

Они сидели в спальне. Данилов на стуле, Дробышева на разобранной постели. Данилов старался не смотреть туда, ему казалось, что он видит на этих простынях отчетливый силуэт человека, того самого, который стрелял в Степана. Дробышева сидела, безвольно опустив плечи, зажав кисти рук между коленями. Окно было открыто, на улице стало почти совсем светло, но в комнате еще прятались остатки темноты, и поэтому лицо Дробышевой казалось особенно бледным.

- Что мне будет? - спросила она.

- Это решит суд, - Данилов встал, прислонился к стене.

- Я скажу всю правду.

- Единственно разумное решение.

- Спрашивайте.

- Откуда у вас эта печать?

- Наполеон?

- Да.

- Мне его подарил Музыка.

- Когда?

- В мае.

- Где?

- Здесь, у меня.

- При каких обстоятельствах?

- Они вернулись из Москвы: они последнее время туда часто ездили...

- Кто они?

- Музыка Стасик и Бронек, его брат, Виктор Калугин, их шофер.

- Кто это такой?

- Я не знаю. Он при немцах шофером в полиции служил.

- А что делал до войны?

- Он из этих мест. Судимый, тоже был шофером.

- Так, кто еще?

- Сережа, его они так звали. Нет, они его называли Серый, он всегда в военной форме ходил. Веселый был, смеялся, пел хорошо.

- Фамилия Серого?

- Не знаю. Они его Серый да Серый звали.

- Кто еще?

- Еще четыре или пять человек с ними, но я их видела мельком, я ничего не могу сказать.

- Хорошо, вернемся к печати.

- Ну вот, они приехали. Бронек и Виктор Калугин, из Москвы.

- Когда точно?

- Не помню. Ко мне они ночью пришли. Пили сильно, и Бронек все плакал, он Стасика вспоминал, убитого, и поклялся за него отомстить.

- В каких вы отношениях были с братьями Музыка?

- Я дружила со Стасиком.

- Дружила, иначе говоря...