Тревожный месяц вересень

— Как только Штебленок, постоялец-то наш, подался в район, к нам шасть забойщик Климарь-то, — сказала Малясиха. — Весь запыхался, не в себе мужик. Мы думали, может, выпил, он ведь забойщик, положено; у Крота кнур был чималый!..

— Пудов на девять, того-сего, клыки — как штыки, — пояснил Маляс. — Слон, а не кабан!

— Что он сказал?

— Кто?

— Забойщик, кто ж еще! Говорите короче!

— Он спросил, где Штебленок.

— А зачем ему был Штебленок?

— Мы не знали. Видели только — забойщик не в себе.

— Что вы ответили?

— Мы сначала ничего не ответили. Того-сего! Мало ли куда «ястребок» может пойти, всякому не положено знать. Мы понимаем!

Жена на этот раз посмотрела на Маляса одобрительно.

— Мы ничего не сказали, тогда он достал ножик… ну, этот, забойный, в крови еще — он только кончил разделывать…

— Загрозился! — вмешалась Малясиха. — Так загрозился, страсть! Мы оба разве так чего сказали бы? Никогда!

— А что вы сказали?

— Ну что Штебленок в район побежал, — продолжил Маляс. — А Климарь ножиком помахал и говорит: «Помалкивайте пока на здоровьечко. А то потом будет и с вами то же». Мы не поняли, что с нами будет…

— А потом поняли?

— Ага…

— Мы бы вам рассказали, да малость позабылись, вы на нас зла не держите, закончила Малясиха. — Мы не от умысла. Старость, хворобы, головы дурные… А что нам за это будет?

Она была плотная, какая-то вся четырехугольная и казалась неповоротливой, но язык работал бойко, и глазки глядели смышлено, как две хорошо укрытые огневые точки, когда обнаружишь их на близком расстоянии.

— Пока ничего не будет, — сказал я. — Помалкивайте обо всем!

Оба так и остались сидеть с вытаращенными глазами. Все требовали от них лишь одного — помалкивать. А вся жизнь этой бестолковой неимущей пары состояла в болтовне,

12

Чуть посветлело на улице. Луна уже появилась над лесом. Луна была красная, огромная. Я вспомнил почему-то залитую кровью кожанку на Конопатом Саньке. Мы так и похоронили его в этой курточке. Она была продырявлена насквозь. Попеленко горевал, что пропадают рукава, и хотел срезать их на верха для сапожек кому-то из своей «гвардии» или на варежки, но я не дал.

Гаврилов холм под луной выделялся черным пятном. Мне казалось, с того часа, когда я взобрался на этот холм с пулеметом за плечом, прошла целая вечность. Вот так же растягивается время в разведке. Возвращаешься — и чувство такое, будто года два не видал ребят, а они за это время не успели двух раз отобедать…

Теперь я мог не сомневаться насчет Климаря: гореловский он подручный или нет. Очевидно, в тот день, придя к Кроту и случайно встретив забойщика, Штебленок признал в нем бандита. Может, они еще раньше сталкивались, там, на белорусской стороне, в те времена, когда «ястребок» партизанил? Штебленок, конечно, понимал, что не может задержать Климаря: тут же явится на выручку вся шайка. И «ястребок» отправился за помощью в район. Но и Климарь почуял неладное! Он явился к Малясам для проверки и… Но как они успели догнать Штебленка? Ведь ни у Климаря, ни у других бандитов, по слухам, не было лошади.

Пустынной улицей, постепенно высветляющейся под луной, я прошел к Попеленко. По дороге осторожно заглянул во двор к гончару. В хате светилась маленькая плошка, слепунчик. Сквозь занавеску видны были две головы. Семеренков говорил о чем-то, Антонина слушала, положив подбородок на скрещенные пальцы. Она была в одной рубашке, и я не стал задерживаться у окна. Получалось, что просто подглядываю. Климарь уже ушел.

Попеленко сидел с автоматом за плетнем своей хаты.

— Кто идет?

Он за полверсты мог разглядеть меня в лунном свете. Но все-таки спросил по всей форме.

— Я иду.

— Добрый вечер, товарищ Капелюх! Докладываю; ничего такого не замечено. К старой Кривендихе пришел с Ожина на побывку сын. Валерик, с Черноморского флота. Гулять, наверно, будут!

— А еще что?

— Да ничего. До вашей хаты пошел забойщик, от Семеренковых.

— Больше никуда не заходил?

— К Варваре. С самого начала заглянул, как пришел в село.

— Чего ж не докладываешь сразу?

— Да ну, Климарь! — сказал Попеленко. — В первый раз тут бродит? Пьянчуга, от забоя до забоя тверезый. Он — как бочка, Климарь, в него лей ведрами. Пустая личность.

Круглое, благодушное лицо Попеленко соперничало с луной. Он сидел ео своим автоматом среди золотых шаров, как в оранжерее.

— Попеленко! — сказал я. — Ты помнишь, когда Штебленка убили? Ты свою Лебедку давал в этот день кому-нибудь?

Он наморщил лоб и стал разглаживать его пятерней, изображая сильное внутреннее напряжение.

— Ты отвечай без галушки во рту. Четко. Ты насчет Лебедки все помнишь? Давал или нет?

Он вздохнул, не решаясь ответить. Кажется, все Глухары состояли из каких-то тайн. Простейших, но тщательно оберегаемых тайн.

— Попеленко, не вздумай сбрехнуть начальнику! Напоминаю, что за такие вещи в военное время идут под трибунал!

— Давал я Лебедку, товарищ старший! — выпалил «ястребок».

— Кому? — Я подался к нему.

Не хватало, чтобы мой подчиненный явился пособником бандита!

— Варваре, товарищ Капелюх. Уговорила чертова баба. Она знаете как умеет улестить. Да вы же знаете, товарищ Капелюх!

— Короче!