Тревожный Саббат

Открыв ключом родительский дом, она ощутила знакомый с детства запах яблочного пирога. Обняла мать и бабушку, в двух словах объяснив им, что переезжает. И что Еретик теперь здоров, а значит, долг выплачен.

Девушка легла в свою подростковую кровать, на которой было выплакано столько слез. Свернулась калачиком, подоткнув одеяло. И впервые за много лет уснула с улыбкой на губах.

Глава 24

Еще не сгустились сумерки, а на площадке для праздника по случаю Иванова дня собрались зрители. Но их не слишком интересовали танцоры и певцы. Все ждали укротителей огня с новой программой и в новом составе.

А между тем фаерщики наводили последние штрихи за кулисами, готовясь к выходу.

— Где эта чертова Ким? — недовольно спросила Ингрид. — Спит без задних ног после шаманской ночи? Мне вообще-то надо ее накрасить, чтоб хоть на женщину стала похожа.

— Может, ей плохо? — забеспокоился Чайна. — Все-таки человек пережил непростое время.

— Не смей говорить глупости, — воскликнул Асмодей. — Ким — большая умница, очень самоотверженный человек, который совершил невозможно. Она нашла наш семейный клад огромной ценности! Я теперь богат.

— Ты это уж раз десять повторил за сегодня, — вздохнула Ингрид. — Но мне очень надо увидеть Ким перед выступлением. Попросить прощения.

— А есть за что? — напрягся Чайна.

— Это наше дело, — начала Ингрид, но вдруг резко замолчала, потому что за кулисы вдруг зашла незнакомая девушка.

Фаерщики отреагировали по-разному.

Заратустра прошептал:

— Иней…

Чайна посмотрел с нескрываемым интересом и улыбнулся.

А Ингрид поджала губы и прошипела:

— Посторонним вход запрещен. Прошу удалиться.

— Да вы что, ребята? Меня не узнали? — спросила девушка хорошо знакомым голосом.

Она подошла ближе к фаерщикам. Те оцепенели.

Это была Ким, но какая Ким! Кружевной корсет, короткая юбка-солнце, высокие сапоги на каблуке, парик (длинные светлые косы, которые та носила на работе), яркий макияж. Теперь даже злейший враг не назвал бы ее роботеткой.

— У тебя появилась грудь, — захихикала Ингрид.

— Она у меня всегда была, — пожала плечами Ким. — Просто футболки и толстовки ее скрывали. Вы же знаете, как я боюсь стать объектом желания.

— И талия, и ноги, и лицо — все какое-то другое, — продолжил Чайна.

— Ага, и волосы, представьте себе. Люди, очнитесь, я училась в цирковой школе! И там привыкла к перевоплощениям. А фигура… Каждый день я бегаю, да и вообще спортивный человек. Макияж и парик — дело наживное. Поймите, я же осталась прежней роботеткой Ким, просто апргейдившейся для выступления.

— Мы понимаем это и еще раз подчеркиваем твое право на неприкосновенность частной жизни, — церемонно вымолвил Заратустра. — Но ты очень красивая!

— Ха! Когда ты впервые меня увидел, то так не считал, — ухмыльнулась Ким.

— Я изменил свое мнение, и это произошло не сегодня, — тихо ответил Асмодей.

Даже в полутьме было заметно, как изменилось лицо Чайны, и покраснела Ким.

Но фаерщик быстро взял себя в руки:

— Выпьем немного для бодрости мате. У нас выступление через пятнадцать минут.

Ким первой взяла чашку. Напиток бередил кровь, придавал ясность, но не мог спасти от грустных мыслей. Фаерщица вспомнила свое первое выступление. Двенадцатилетняя девочка крутит горящий обруч и смеется. Тогда было не страшно. Сейчас — очень. Но еще больше Ким боялась другого. Отказа длинноволосого и бородатого человека, который сидел и с невозмутимым видом поигрывал тростью с набалдашником-волком.

— Пора идти, — прошептала Ингрид.

Чайна подошел к Ким, будто бы хотел что-то ей сообщить. И протянул руки. Девушка мгновенно отшатнулась:

— Ты что, Чай? Мой внешний вид не может изменить, слышишь, ничего!

Сильные накачанные руки Чайны безвольно опустились.

— Берем реквизит и на выход, — скомандовал Асмодей.

Ким подхватила веера, обручи, пои и поднялась на сцену. Ей вдруг стало страшно. Не так, как в туннеле, когда она впервые увидела Ницшеанца. А зябко, нехорошо и как-то неуютно.

«Страшный Саббат», — тихо сказал кто-то. Девушка выбежала на сцену.

Они с Ингрид крутили горящие веера, а ребята — даббл-стаффы. Ким почти ничего не видела — ни зрителей, ни луну, ни даже Ницшеанца, наблюдавшего за ней. Только огонь, слишком много огня. Затем был номер «Кармен» с горячей испанской музыкой и длинными юбками, которые так легко могли загореться.

Ким выступила безупречно. Никто и никогда не узнал бы в этой порхающей нимфе бесформенное существо среднего рода, роботетку. Она грациозно кружилась с огненными веерами, крутила горящие пои и даже жонглировала факелами. Остальные фаерщики тоже выложились по полной. Темная энергия Саббата горела в них. Ким чувствовала странное возбуждение. Черные тучи сгущались в ее душе. И если б рядом была Иней, то та призналась, что испытывала нечто похожее холодным декабрем, в страшную ночь Красного Самайна.

После выступления фаерщики раскланялись, а Ким даже не нашла в себе сил на улыбку. Она молча складывала реквизит и думала: «Почему я стою на этом пути? Что же случится дальше?»