Тревожный звон славы

   — Сенявин доплывёт лишь до Копенгагена и возвратится, — объяснял Алексей Николаевич. — Командовать дальше будет адмирал Рекорд... Все знают его заслуги. Совершил кругосветное путешествие под началом Головина.

Осмотрели крепостные укрепления, которые начали одевать в гранит, шеренги городских домиков, морской корпус в бывшем дворце князя Меншикова, Андреевский собор с высокой мачтой-колокольней, похожей на корабль; отобедали в Английском трактире.

Когда собрались обратно, поднялся ветер, небо потемнело, сильный ливень начал сечь будто плетьми, а волны накатывались и били в пристань. Пассажиры кинулись в каюты. Пароход раскачивало. Кого-то тошнило, кто-то ссорился.

Этот момент и выбрал Пушкин, чтобы тихим голосом, осторожно, трепетно намекнуть девушке о своих намерениях.

Гордая, самолюбивая, острая на язычок Анна молча склонила голову: это, во всяком случае, не означало отказа.

...Чем прочнее делалось его положение жениха в семье Олениных, чем отчётливее виделась развязка и с нею решительный поворот в судьбе, тем чаще задумывался он над тайными двигателями бытия и собственной прожитой жизни.

Он писал блестящие любовные гимны в честь нового кумира и в то же время строки небывалой прежде горечи и муки.

Ночью приснилось, будто город своими величественными постройками теснит его, сжимается вокруг гранитом и камнем, своими объятиями мешая двигаться и дышать.

Он проснулся в холодном поту. Желание спать сразу же отлетело. Лёжа с открытыми глазами, под храп Никиты, он вглядывался в полупрозрачную тень петербургской ночи, и мысль — трепетная, неугасимая — скользила по тернистому жизненному пути. В лицее он был чист и высок, но в каком безумном и буйном вихре провёл потом свою молодость! В праздности, кутежах, в разврате, в петербургских притонах, затем в кишинёвских и одесских вертепах. Где любовь? Где возвышенные порывы души? Воспоминания мучили. Но почему прошлое, лёгкое и весёлое, как итог прожитого, вдруг стало враждебно ему? Ведь кто-то его любил? Да, две женщины вспомнились ему: юная Таланья в Петербурге и бурная Амалия Ризнич в Одессе. Ни той, ни другой он не дал счастья. Разве Амалия не звала его с собой? Разве Таланья удерживала его?

И нет отрады мне — и тихо предо мной
Встают два призрака младые,
Две тени милые, — два данные судьбой
Мне ангела во дни былые;
Но оба с крыльями и с пламенным мечом,
И стерегут... и мстят мне оба,
И оба говорят мне мёртвым языком
О тайнах счастия и гроба.

О, зачем эти муки сожаления перед открывшимся новым счастьем?

XLVIII

В небольшой, только что обставленной квартире Павлищевых на столе в гробу лежала Арина Родионовна.

Болезнь истощила её, полные щёки запали, и со скрещёнными на груди, сухонькими руками она казалась совсем маленькой и лёгкой.

Ольга Сергеевна, с чёрным крепом на голове, плакала навзрыд. Пушкин стоял у окна и смотрел издали. Прощай, няня Арина! Как много в его жизни — самого духовного, самого трепетного, может быть, самого счастливого — было связано с ней! Её руки, теперь пожелтевшие и бессильные, когда-то носили его, её губы когда-то целовали его. И в Михайловском не она ли скрасила ему тоску одиночества! У лукоморья дуб зелёный, сказки, душа, думы народа — всё это шло от неё.

Арина Родионовна лежала с закрытыми глазами, в чёрной косынке, с подвязанной челюстью.

Прощай, мамушка! Ещё одно — дорогое и светлое — ушло из его жизни.

XLIX

«Статс-секретарь Николай Назарьевич Муравьёв главнокомандующему в Кронштадте и Петербурге графу Петру Александровичу Толстому[391].

Крепостные штабс-капитана Митькова принесли к высокопреосвященному митрополиту новгородскому и санкт-петербургскому Серафиму прошение, что господин их развращает их в понятиях православной, ими исповедуемой христианской веры, прочитывая им некое развратное сочинение под заглавием «Гавриилиада», и представили высокопреосвященному митрополиту и рукопись, где стоит подпись Александра Пушкина. Его императорское величество приказать изволил Пушкина допросить через санкт-петербургского военного генерал-губернатора...

Июль 1828 года».

«Главнокомандующий в Кронштадте и Петербурге граф П. А. Толстой санкт-петербургскому военному генерал-губернатору Павлу Васильевичу Голенищеву-Кутузову.

...Вызвать Пушкина и допросить: он ли сочинил поэму «Гавриилиада», в котором году, имеет ли экземпляр — и взять подписку: впредь богохульных сочинений не писать под опасением строгого наказания...

Август 1828 г.».

«Статс-секретарь Н. Н. Муравьёв главнокомандующему в Кронштадте и Петербурге графу П. А. Толстому.