Трезориум

1. Марек. Низкорослый для пятилетка. Несоразмерно большая голова с оттопыренными ушами. Потерянный, робкий, что неудивительно. Слишком частые и резкие перемены в жизни. Понадобится время и терпение, чтобы оттаял. Больше сказать про него пока нечего.

2. Ривка. Щекастая, косенькая. Пани Малка говорит, что это детское косоглазие, в раннем возрасте довольно легко исправляется, но семья, видимо, была совсем простая, ничего не предпринимали, поэтому придется повозиться, чтобы сформировалось бинокулярное зрение. Раздобыть очки и провести цикл упражнений и процедур. Всё это пани Малка умеет. Кажется, с нею мне повезло. Вернее, я правильно сделал, поручив выбрать эту сотрудницу Доре и Лейбовскому. Даже если по мягкосердечию пани Малка начнет слишком жалеть и выделять кого-то из детей, это не очень страшно – она ведь не шацзухер. А дети уже инстинктивно к ней тянутся. Без матерей им не хватает ласки.

Стоп, я отвлекаюсь.

3. Болек Эльсберг. Единственный, кто знает свою фамилию. Из интеллигентной и полностью ассимилированной семьи. Это стало ясно во время медосмотра – необрезан. Очень развитая речь, но сильно картавит на букву «р». В первую же минуту, хотя его об этом не спрашивали, объявил: «Мой папа пwофессоw юwспwуденции», легко произнеся трудные слова. Правда, затем совершенно таким же тоном, будто речь шла о профессии, прибавил: «А моя мама Злата. Я потерялся на вокзале, но я найдусь».

– Конечно, – согласился я. – А пока поживешь у нас, хорошо?

Он важно кивнул:

– Хоwошо.

Ничего, у пятилеток память короткая. Забудет.

4. Рута. Беленькая, светлые кудряшки – прямо ангелочек. Наши женщины пришли от нее в умиление. Повариха Фира, мывшая Руте голову, тихонько спросила: «Пан директор, а может, переправить ее за стену, каким-нибудь добрым людям? Такую с милой душой удочерят. Никто никогда не подумает, что еврейка».

Мы с Мейером только переглянулись. Вот ведь дура! На всем свете нет для ребенка места лучшего, чем наш «Остров Сокровищ».

5. Дина. У этой никаких шансов сойти за нееврей-ку. Черные мелкозавитые волосы, нос уже сейчас клювиком. Говорит не переставая. Развитая фантазия или же это только нервная реакция. Посмотрим. Голосок хрипловато-гнусавящий, но симптомов простуды нет. Пани Малка предполагает какой-то дефект носовой перегородки.

6. Изя. Рыженький, вся кожа в ярких мелких веснушках, будто брызнули из пульверизатора оранжевой краской. Непоседливый, все время вертится. Стал прыгать на кровати (никогда не видел пружинного матраса), упал, закатил рев. И еще дважды ревел. Плакса.

7. Хася. Анемичная, тусклая, вялая. Но признаков умственной патологии не вижу, иначе пришлось бы вернуть в приемник. Трезориум – не лечебное заведение, у нас иные задачи. На вопросы отвечает односложно, без выражения, но верно и понятно. Возможно, просто хронический авитаминоз. Личико сонное, некоторая косолапость – вероятно, последствие детского рахита.

8. Яцек. Тот непоседа, который сбежал по дороге, но вернулся, соблазненный конфетой. Оказался цыганенком. Этот народ вместе с евреями признан «недочеловеческим». Но цыган в Гетто мало, потому что к пунктам сбора они не являются и полиции приходится их вылавливать. «Татки-мамки» у Яцека нет и не было, он жил «при бабче», но она «ведьма» и он от нее «утекл». Сказал мне: «И от вас утеку, коли драться станете». Развязный. Очень подвижная мордашка, постоянно кривляется, строит рожи. Крупнее других детей. Речь неправильная, но хорошо развитая.

Завтра никаких занятий. Вволю кормить, чтоб перестали бояться голода. Разложить внизу игрушки, все, какие есть. Посмотрим, кто что выберет и как при этом разрешатся конфликты. Зося будет играть на пианино, петь песенки, но не вовлекая детей. Пусть успокоятся, поймут, что в новом доме хорошо. Пусть немного пообвыкнутся. У малышей это быстро.

А послезавтра приступим. Меня сжигают азарт и нетерпение. В наблюдательной комнате разложена бумага для записи, разного цвета карандаши. Всё готово к поиску сокровищ. Корабль, на котором девять взрослых моряков и восемь маленьких пассажиров, отправляется в плавание.

Нет, наш корабль везет восемь запертых сейфов с золотом. И к каждому – краду метафору у Брикмана – нужно подобрать свой ключ.

И бездны мрачной на краю

Ненависть – не менее богатое чувство, чем любовь. В лицее учили, что древние греки различали целых четыре вида любви: эрос, филия, агапе и еще какая-то. Танина ненависть была многообразнее. Таня ненавидела почти всё, что видела вокруг. И все нации, с которыми сталкивалась. С разной интенсивностью и за свое.

Больше всего, конечно, немцев – обжигающе, страшно, ненасытно. За то, что убивают, калечат, втаптывают в грязь, превращают людей в тварей, чванятся липовым превосходством, обожают своего дерганого фюрера, презирают всё на них непохожее. За то, что так неистово цепляются за каждый клочок земли, хотя уже им самим ясно: война проиграна. Эта огромная ненависть могла удовлетвориться только одним: полным уничтожением ее объекта.