Трезориум

Даже враг у Тани завелся. Санинструктор Лист, которого все звали «Лизхен». Лейтенант сказал ему: «Отдай сестренке сумку, возьми автомат. Из тебя медбрат, как из свиньи балерина». Лизхен и надулся – ему теперь после пересменки на Фронт идти.

Вообще Таня как-то моментально освоилась в островной жизни. Пан Директор сказал бы: «вросла в социум». Наверно из-за того, что у солдат на передовой жизнь короткая, как у бабочек-однодневок. И всё происходит быстро.

Пока русские не пошли в атаку, а только постреливали, делать было особенно нечего. Таня ходила по этажам, примеривалась, откуда ночью будет проще перебраться на другую сторону. Или сидела, слушала разговоры.

Поразительно, до чего тут вольно обо всем рассуждали. И офицера не стеснялись.

В «городе-крепости» на всех выступлениях и в газетах болтали о победе, о «секретном оружии фюрера», о том, что всех спасет армия генерала Шёрера, о грядущем «чуде под Берлином», когда большевиков разобьют и погонят обратно в Азию.

Здесь же на победу никто не надеялся. Только на то, что американцы возьмут Берлин раньше и подпишут мало-мальски приличный мир. Надо дать им время, а для этого необходимо как можно дольше держаться против иванов. К русским в плен никто не хотел. Загнешься в ихней Сибири от холода и голода.

Тут Францек разверз уста, говорит: «А я лесоруб, я не пропаду и в Сибири».

Лейтенант ему: «Не надейся. В плен они тебя не возьмут. Мы их тут положили видимо-невидимо. И сами пленных не берем, потому что куда их? Так что тайгу тебе не рубить. Тут сдохнешь. Потерпи малость. Нас и так от роты тридцать человек осталось».

Все приумолкли, а Таня иронически подумала: тридцать витязей прекрасных и с ними дядька их морской.

Около полудня, после особенно ожесточенной перестрелки, пришлось Тане перебраться на Фронт. Там кого-то ранили.

Францек сказал:

– С тобой пойду, – хотя их смене оставалось отдыхать еще час. Высунулся из-за угла. – Не отставай только. Нет, лучше дай руку. Упадешь, подхвачу, не бойся.

Рванул за собой. Из тени выбежали на свет, через несколько секунд опять оказались в тени. Таня ничего толком и не разглядела, только услышала, как сзади по щебенке что-то хлестко защелкало. Наверно дали очередь из трамвайного депо.

Напротив Фронта, по ту сторону узкой Менцельштрассе, в развалинах взорванной школы засели русские. Совсем близко. Поэтому у окон и амбразур все время дежурили пять человек: два пулеметных расчета и часовой на крыше.

Вот где остаться бы, прикидывала Таня, быстро бинтуя раненого. До своих отсюда полсотни шагов максимум.

Солдат был без сознания, пуля прошла через правое легкое, навылет. Поскольку в госпиталь попадет нескоро, скорее всего не жилец. И черт с ним.

– Мне нужно все время быть с ним, не то умрет, – сказала она.

Ее, конечно, оставили. Францек еще и по затылку погладил своей лапищей. А скоро произошла пересменка, и вокруг опять оказались знакомые.

Кукук перестал болтать, чуть высунулся из-за подоконника, приложившись к биноклю. Оконные проемы были затянуты сеткой. Михель объяснил, что это защита от гранат – у русских имелись мастера, которые могли точным броском кинуть лимонку через улицу.

– А у нас есть штука получше, потому что мы – цивилизация, – похвастал лейтенант. – Гляди, Хильде. Это катапульта.

Они с Претцелем установили на полу какую-то треногу с полосой резины, как на рогатке. Михель вложил ребристую гранату, натянул. Крикнул:

– Окно!

Солдат сдернул сетку, граната взлетела под острым углом вверх.

– На кого бог пошлет! – азартно крикнул моряк, приложил руку к уху.

Где-то далеко ударил взрыв.

– Метров на сто улетела. Прямо с неба на иванов, никаких мортир не надо! – засмеялся Михель. – Давай следующую!

А Кукук вдруг резко присел, отложил бинокль, потянул за ремень винтовку.

Прошептал:

– Он, точно он! Блеснуло между камней!

– Кто «он»? – спросила Таня.

– Русский снайпер. Они давно друг за другом охотятся, – ответил Францек. – Ты это, шла бы в заднюю комнату. А то отрикошетит…

И верно. Смотреть, как стреляют по нашим, было тяжело. Таня прошла коридором, среди битого кирпича, переломанной мебели, стреляных гильз, окровавленных бинтов в угловую комнату, выходившую на перекресток. В стене зияла дыра – наверно, от снаряда. В нее глядел дозорный – не затеют ли русские что-нибудь со стороны депо.

Посмотрела в пробоину и Таня.

Нет, с этой стороны нечего и пытаться. Широкое голое пространство, отовсюду простреливается. Ночью заденешь что-нибудь, и начнут палить на звук…

– Эй, – нервно сказал дозорный. – Чего-то они тут… – Оглянулся. Лицо напряженное. – Сестра, зови командира. Быстро!

Таня сбегала за лейтенантом, с ним и вернулась.

Из распахнутых ворот высунулось длинное дуло, за ним показалась зеленая броневая башня.

– Танк, – прошептала Таня.

Ротный поправил:

– Самоходка.

И заорал кому-то:

– Бауэр, не зевай там! Видишь?

– Вижу! – отозвались снизу.

Где-то на уровне земли, такое ощущение, что прямо под ногами, бухнул очень громкий выстрел. От железных ворот депо отлетела створка. Самоходка стала поворачивать ствол.