Трезориум

— Это ордер на обыск. — Гарбер небрежно помахал какой-то бумажкой. — Если мы найдем в доме доллары, вы будете арестованы, переданы германским властям и расстреляны. Если отдадите сами, это будет считаться добровольной явкой.

При грубости и сиплости голоса говорил он мягко, очень вежливо, что показалось мне особенно жутким.

Что они найдут доллары, я не боялся. Чемодан был спрятан вполне надежно.

— У меня была валюта, но она вся потрачена на обустройство приюта. Ничего не осталось, — сколь мог твердо сказал я.

Он кивнул, будто другого ответа не ждал.

— Мышь, приступай.

Серый убрал пилочку и плавным, почти балетным шагом заскользил по помещению, крутя головой и будто принюхиваясь.

Остановился перед одним из зеркал, чем-то заинтересованный. Потрогал. Подозвал бугая, шепнул ему что-то. Человек-гора легко выдрал фальшивое зеркало из ниши, открылось окно в соседнюю комнату.

— Интере-есный у вас приют… — протянул Гарбер, просовывая туда голову. — Ищите здесь, ребята, а пан Данцигер пока отведет меня наверх.

На втором этаже я попросил шепотом:

— Пожалуйста, тише. Не разбудите малышей. Тут прятать негде. Дети нашли бы. Они всюду суют свои носы.

Не отвечая, страшный человек заглянул сначала в Морскую спальню, потом в Лесную. Лунный луч лежал прямо на личике Руты, оно казалось совершенно ангельским.

— Маловато детей для приюта, — сказал мне Гарбер на лестнице. — Похоже на прикрытие. Чем вы тут на самом деле занимаетесь?

— Поиском сокровищ.

— Это хорошо, что вы шутите. — Бугристое лицо оскалилось улыбкой, в которой не было и признаков веселости. — Со мной редко шутят. Собственно, никогда.

— Я не шучу.

И я стал рассказывать про свою педагогическую теорию, но он, похоже, не слушал.

— Наверху что?

Я объяснил. Он постоял, глядя на меня спокойными, немигающими глазками. Что-то прикидывал. Потом решил.

— Вы не боитесь, что я найду доллары. Значит, они не в доме, а в каком-то другом месте. Идемте-ка.

Крепко взял меня за локоть, повел вниз.

— Эй, ребята, кончайте искать. Приступаем к сердечной беседе.

Эти слова, видимо, были у них условленным сигналом, потому что в следующее мгновение серый подскочил ко мне сзади, взял за горло, что-то там сжал, и из меня будто вышла вся сила.

Еле переставляя ноги, я дал себя усадить. Мышь завернул мне руки за спинку стула.

Громила снял пиджак, похрустел суставами.

Гарбер стал спокойно объяснять:

— Сейчас Миллер (это не фамилия, а кличка — он растирает в муку лучше любой мельницы) будет ломать вам пальцы. Один за другим. Пока не скажете, где доллары.

И засунул в уши затычки.

Ужасная боль пронзила мой левый мизинец. Я прокусил губу до крови, чтобы не закричать, не разбудить детей.

Озадаченно посмотрев на меня, Гарбер велел:

— Еще.

Опять то же самое, теперь с безымянным пальцем. Только бы не завопить! Такое ночное пробуждение станет для воспитанников ужасной травмой, которую потом придется залечивать.

— Еще!

В третий раз, как ни странно, боль была уже не такой острой. Должно быть, начала неметь кисть.

— Ну вы и субъект, пан Данцигер. — Гарбер вынул затычки. — Я смотрю, теория о поиске сокровищ вам дороже жизни.

Значит, все-таки кое-что из моих объяснений он услышал.

— Доллары у меня есть, — сказал я, с трудом ворочая языком. Из губы по подбородку стекала кровь. — Но я их не отдам, хоть запытайте до смерти. Это лишит меня смысла жизни.

— Ишь ты… Детей, значит, любите. А если мы сейчас какого-нибудь малютку — например, ту, с ангельским личиком, притащим да обработаем? Думаете, кишка тонка? Видели бы вы, какие дела приходится проворачивать.

— Не думаю, что тонка, — ответил я. — Это будет очень тяжелое для меня зрелище, но денег я все равно не отдам. Без них дети так или иначе погибнут.

Гарбер надолго замолчал, шевеля густыми бровями.

— Ну-ка, расскажите мне про вашу педагогику еще. Поподробнее. Отпусти его, Мышь.

Никогда еще я не излагал свою гипотезу в таком состоянии. У меня ломило в висках, на левой руке будто висела раскаленная гиря. Но я очень старался и скоро, увлекшись, забыл о боли.

— Вы полоумный шлимазл, Данцигер, — сказал Гарбер минут через десять. — Надо бы прикончить вас, другим упрямцам в острастку. Но без таких психов на свете скучно. Живите, черт с вами. Мышь, вызови «скорую помощь», пану надо загипсовать пальцы.

Как я уже писал, «Двенадцатку» в Гетто боятся, но это страх, не лишенный уважения. Потому что часть своих барышей эти бандиты тратят на робингудство: подкармливают голодающих, иногда кого-то спасают или укрывают. И у них действительно есть собственная «скорая помощь», неплохо работающая. Конечно, делается это не из доброты, а по расчету. Без молчаливой поддержки населения темные дела под носом у немцев проворачивать было бы трудно.

— Предлагаю взаимовыгодное сотрудничество, — сказал далее Гарбер. — Возьму вас на абонемент. Платите всего 500 долларов в месяц, и за это мы гарантируем приюту полную защиту. От Юденрата, от полиции, от воров и всякой шпаны. Никто никогда вас не тронет. Соглашайтесь. Предложение выгодное.

Мне было понятно его великодушие: чем без смысла резать курицу, пусть лучше несет яйца.