Трезуб-империал

— А может, и нет! — тут же сам себе возразил Северин Мирославович. — Ведь чеканили империал не вообще, а специально для Ревы. За время расследования эту монету видели десятки человек — и ни у кого из них даже мысли не возникло, будто она имеет отношение именно к Галицко-Волынскому государству четырнадцатого века. Только участники того спора, в первую очередь, конечно, Орест Петрович, могли понять, что именно символизирует собой этот империал. Только он мог оценить. И не просто оценить, но и восхититься, испытать радость, счастье… — Сквира едва не добавил, что в его сне Рева сам выбрал монету Максима Третьего. И даже настаивал на ней, требовал ее. Какие все-таки штуки проделывает подсознание!

— Да, — сказала старуха, — если можно бы было материализовать самые безумные, самые невероятные мысли Ореста о его некогда великом городе, то они выкристаллизовались бы как раз в этой монете… Но зачем? Зачем кому-то создавать трезуб-империал? Для Ореста? Единственно для него? Зачем?

— Не знаю, — покачал головой Сквира, — пока не знаю…

Они вышли в основной коридор, и теперь можно было вздохнуть с облегчением.

— Но я знаю кое-что другое, — продолжил капитан. — Мало понимать, что Реве нужна была монета королевства Руси. Следовало еще представлять, что именно на такой монете должно быть изображено! Так, чтобы все соответствовало придуманной легенде. Било в одну точку. Не противоречило одно другому. Соответствовало историческим фактам. Дабы впечатлить. И притом… э-э-э… не переборщить!

Старуха замерла посреди коридора, будто натолкнулась на невидимую стену.

— Монету чеканил кто-то из шести участников того разговора у Ореста! — проговорила она пораженно. — Мы тогда в деталях обсудили все, что требовалось знать для подготовки этой мистификации!

Володимир, гостиница, 15:55.

Северин Мирославович, стоя под холодным душем — а теплой воды в гостинице никогда не было, — сначала не понимал, что за звук доносился до него. Тот, минуя гулкий коридор, пробивался через две двери и перекрывал журчание тонкой струйки воды в общей для всего этажа душевой… Лишь спустя полминуты капитан догадался: это в его номере трезвонит телефон.

Очередная трель была уже седьмой с того момента, как Сквира начал их считать. Явно что-то случилось…

Слабая струйка ставшей уже ледяной воды никак не хотела смывать пену. Волосы будто удерживали шампунь на себе.

Восьмой звонок…

Капитан, тихо выругавшись, закрутил краны и принялся вытирать воду вместе с пеной. Полотенце мгновенно намокло, потяжелело и начало размазывать по коже влагу, а не просушивать ее.

Девятый звонок…

Северин Мирославович, кое-как накрутив короткий лоскут полотна на бедра, выпрыгнул из душевой, добежал до двери в свой номер, подлетел к телефону и, наконец, поднял трубку.

— Капитан Сквира, — четко сказал он.

Вокруг его босых ног на полу сразу же расползлось темное пятно.

В трубке было тихо. Но это была не та телефонная тишина, которая возникает, если не срабатывает автоматика и сигнал не доходит до абонента. Нет, это была живая, дышащая тишина. С той стороны его слушали.

— Капитан… э-э-э… Сквира, — повторил Северин Мирославович.

Через окно он видел центральную площадь города, залитую солнечным светом, яркую, почти праздничную. И пустынную, как всегда. Только у гастронома мельтешили несколько человек.

— Вас… ну… не слышно, перезвоните, — И Северин Мирославович положил трубку на рычаг.

Несколько секунд ничего не происходило. А потом вновь раздался звонок.

— Капитан Сквира!

Тихо.

— У аппарата!

В трубке слышались далекие шорохи и потрескивания — работали реле и трансформаторы, удерживая соединение двух абонентов.

— Говорите же! — выкрикнул Северин Мирославович, понимая, что говорить человек с той стороны провода не собирается.

Капитан уже готов был дать отбой, когда ухо неожиданно уловило негромкий перезвон. Невидимые часы, несомненно стоявшие в той же комнате, откуда звонили, сыграли что-то знакомое и стали мелодичными ударами отмерять время.

Сквира замер. Он знал, что это были за часы. Тот же звук, тот же тембр, та же мелодия. И даже едва уловимое эхо, отражавшееся от стен. В опечатанном, пустом доме Рыбаченко, в комнате, где стоял стул, очерченный кровавым полукругом, напольные часы отбили четыре…

— Вот черт! — пробормотал капитан и бросил трубку.

Он заметался по комнате, лихорадочно собирая и натягивая на себя одежду.

Телефон зазвонил опять, но это было уже неважно.

На ходу застегивая рубашку, Сквира скатился по лестнице вниз. Дверь в номер хлопнула, но так и осталась незапертой.

Город встретил Северина Мирославовича ласковым дуновением теплого ветерка. Солнце почти слепило. Тучи плыли по небу, но они казались легкими, пушистыми. Наверное, в кои-то веки их можно было назвать облаками.

Капитан никак не попадал в рукав, но останавливаться, чтобы расправить скрутившийся в узел пиджак, не мог. Добежав до рынка, Сквира нырнул в калитку и, прокладывая себе путь через неплотную толпу, пересек его насквозь.