Трезуб-империал

Глаза капитана постепенно привыкали к яркому свету. Первое, что он разглядел, когда зрение вернулось, — прогнувшийся потолок, готовый в любой момент рухнуть. Задерживаться здесь было глупо.

— Давайте уходить, — бросил он старикам, направляясь к выходу.

— Нет! — взвизгнул Часнык. С упрямым выражением на лице он прислонился спиной к стене. — Я остаюсь! Если дверь открывается в определенное время, я хочу быть здесь.

— Ты что же, — усмехнулась Кранц-Вовченко, — будешь здесь жить?

— Почему жить? Орест копал во второй половине дня. Где-то в это время дверь и открывается. Посижу часов до десяти и пойду домой. — Он подумал немного и добавил: — А завтра опять приду.

— Воздуха не хватит, — прохрипела дама. — Да и засыпать тебя здесь может.

— Неважно! — отрезал Алексей Тимофеевич.

— Бесполезно это, — отозвался Сквира.

Обе головы повернулись в его сторону.

— Объяснитесь, Hauptmann! — скомандовала старуха, выпрямляясь, насколько позволял потолок в комнате.

Нужно, конечно, объяснить. Но как это сделать? Рассказать им, что в его сне люди из параллельного мира говорили на странном, едва узнаваемом языке?

— Фотографии монет Дзюбы… — сказал Сквира.

— Причем тут это! — вскрикнул Часнык.

— При том, что я не мог прочитать надписи на тех монетах. Слишком много странных букв! Шрифт выглядел совершенно не привычно. А ведь не прошло и трехсот лет с того момента, когда эти надписи были понятными и легко читаемыми. Насколько я понимаю, русская письменность долго развивалась, пока стала такой, как сейчас?

— Естественно, — пожала плечами Марта Фаддеевна. — Это ведь живой язык.

— Изменялась настолько, что в разные века надписи на русском языке выглядели абсолютно по-разному, будто написанные на разных языках?

— Ну, почти, — кивнула старуха. — Вряд ли вы без подготовки сможете читать тексты семнадцатого века. А житель семнадцатого вряд ли мог прочесть тесты, скажем, тринадцатого века.

— А что изменилось?

— Ну… — она развела руками, — если коротко, то все! Все изменилось! Набор слов, то, как слова друг с другом связываются, построение фраз, начертание букв, сами буквы, орфография, грамматика, конечно… По сравнению с первоначальной кириллицей исчезли четырнадцать букв и почти все надстрочные знаки. Появились четыре новые буквы. Шрифт сильно изменился, особенно после реформ Никона и Петра Великого. Просто совсем другое начертание. Визуально выглядит, действительно, как другой язык. А когда мне было лет десять, пропали еще и твердый знак в конце слов, «фита», «ять» и…

— А украинская письменность? — нетерпеливо перебил ее Северин Мирославович.

Марта Фаддеевна явно не понимала, куда клонит Сквира.

— Из-за многовекового отсутствия суверенитета до девятнадцатого века украинцы пользовались чужими системами письма — русской, немецкой, польской, венгерской, румынской. В девятнадцатом столетии возникли несколько вариантов собственной письменности — кулишовка, драгомановка, абецадло. Тарас Шевченко писал ярижкой. Нынешняя система победила лишь лет сто назад. Она базируется на реформированном русском шрифте. Практически повторяет его. До мельчайших деталей. Конечно, есть и несколько специфических букв, вроде «ї». Появился апостроф. Буквы «е» и «є» стали передавать разные звуки. За ненадобностью исчезли твердый знак и «ы»…

— Как же случилось, — произнес Сквира ровным голосом, — что мы можем легко прочитать надписи на монете Максима Третьего? И буквы, и построение фраз, и смысл написанного — совершенно привычные, наши!

— Вы о чем? — недоумевал Часнык.

— Почему, самостоятельно развиваясь на протяжении многих веков в собственной стране, украинская письменность в параллельной вселенной подверглась тем же изменениям, что и русская — в России нашего мира? Всё — набор букв, способ их начертания, знаки препинания, место слов во фразах, падежи?

Часнык угрюмо молчал.

— Как, например, вышло, что звук «йи» передан на монете не иначе, как привычной для нас буквой «ї», которая появилась… Когда появилась?

— В тысяча восемьсот семьдесят четвертом году, — автоматически ответила Марта Фаддеевна. Потом покачала головой и улыбнулась. — Вы мне нравитесь, капитан!

— Это еще не все, — смутился Сквира. — Пойдемте, пока нас не завалило.

И стал подталкивать Часныка к выходу. Старик нехотя двинулся к главному коридору. Марта Фаддеевна замыкала шествие.

— Не все? — спросила она, когда они миновали камеру с водной чашей. — А что еще?

— Почему трезуб-империал изображает не что-нибудь, а то, как могла бы выглядеть монета именно королевства Русь? Не странно ли, что вы недавно целый вечер яростно спорили, а теперь вдруг появилась монета, так ярко иллюстрирующая этот спор?

— Странно, — согласилась Кранц-Вовченко.