Трезуб-империал

— «Корчагин, я совершил непоправимое. Не могу с этим жить. Очень перед тобой виноват. Прости».

— Корчагин? — удивился Северин Мирославович. — Что это значит?

— Он меня так называл в школе, — всхлипнула Бронислава. — Когда узнал, что мне понравилась книга «Как закалялась сталь».

— Необычное прозвище для девушки.

По щеке Ващенко скатилась слезинка.

— Так меня больше никто и не называл. Только он. Иногда. Когда-то…

— Значит, Геннадий позвонил вам и сообщил, что не может жить из-за чего-то, что он совершил. Правильно?

— «Корчагин, я совершил непоправимое. Не могу с этим жить. Очень перед тобой виноват. Прости».

Девушка продолжала смотреть прямо перед собой.

— Вы запомнили слово в слово?

Бронислава еле заметно кивнула. Сквира вздохнул. Да, такое не забудешь.

— И что вы ему сказали?

— Ничего, — тихо произнесла Бронислава. — Он повесил трубку.

— Вы ему перезвонили?

— Сразу же. Он не ответил. Тогда я стала звонить в милицию. Потом побежала к нему домой. Я стучала, звала его, но… — Ващенко закрыла руками лицо. Ее плечи беззвучно затряслись.

Сквира беспомощно оглянулся. Потом осторожно спросил:

— А как начался тот телефонный разговор? Трубку взяли вы?

Ващенко сидела так же, закрыв ладонями лицо.

— Нет, — отозвался из-за соседнего стола все тот же мужчина, даже не скрывавший, что слушает разговор. — Я.

— И кто звонил Брониславе Семеновне?

— Кому? — не понял мужчина. — А! Ну да. Слава потом объяснила, что это был Гена. Только я же его не знаю. А голос… Обычный, не высокий и не низкий.

— И что же сказал звонивший?

— В смысле?.. А, ясно. Попросил Ващенко. Так и сказал: «Позовите к телефону Ващенко». Ну я и отдал трубку ей.

— А вы голос узнали? — Сквира повернулся к Брониславе.

— Конечно, — слабо кивнула она. — Только услышала это «Корчагин»…

— Я не совсем об этом спрашиваю, — мягко остановил ее капитан. — Если бы звонивший не назвал вас «Корчагиным», вы поняли бы, кто это?

— Конечно, — повторила Бронислава.

— Он ведь не представился, правда?

Ващенко покачала головой.

— Так мог это быть кто-то другой? Мог кто-то из ваших друзей разыграть вас?

— Разыграть? — Ващенко всхлипнула. — Разыграть! Он же убил себя! — И зарыдала. Не сдерживаясь. Не скрываясь.

Северин Мирославович осторожно притронулся к ее плечу.

— Мне важно знать, — сказал он как можно мягче. — Поэтому я и спрашиваю.

Бронислава снова кивнула. Она вздрагивала и вытирала тыльной стороной ладони глаза.

Капитан растерянно смотрел на нее. Потом подошел к телефону и набрал номер райотдела. Трубку взял дежурный. Его голос, далекий и тихий, смешивался с треском и слегка дребезжал.

— Это Сквира. Козинец пришел?

Дежурный начал что-то говорить, но в этот момент из громкоговорителей оглушительно разнеслось:

— Второй маршрут, номер двадцать один.

— Что? Что вы сказали? — переспросил Сквира.

— Еще нет, — еле слышно повторила трубка.

Капитан дал отбой.

— Гена часто называл вас Корчагиным? — снова обратился он к девушке.

— В последний раз у призывного пункта… Три года назад, когда в армию уходил. — Она замолчала, погрузившись в свои мысли. — Он был такой надежный, — вдруг заговорила она. — Отзывчивый. Честный… Вы, наверное, о другой честности думаете. Не пацанской, а этой, формальной… Ну, не списывать друг у друга, признаваться, что разбил окно, добровольно сдаваться в милицию вместе с украденным яблоком… — Бронислава невесело улыбнулась. — Мы однажды гуляли под крепостным валом. Кто-то швырнул камешком в бегавшего рядом голубя. Птица наповал, конечно. Так Генка аж трясся весь вечер… — Она вздохнула. — А мама его рассказывала… Когда он шел в первый раз в первый класс, она дала ему букет цветов для учительницы. Он с этим букетом весь день проходил, так и не решился подарить. Вернулся с цветами домой…

— Он сильно изменился за последний год?

Бронислава опять еле заметно кивнула.

— Гена очень разочаровался во взрослой жизни. Знаете, в школе казалось, что стоит только начать работать, начать жить самостоятельно — и ты сможешь делать все, что угодно. То, что родители никогда не разрешали. То, на что у них вечно денег не было… А оказалось, что на зарплату ничего не купишь. Только еду. И кино раз в месяц…

— Он вам жаловался? — осторожно спросил Сквира.

— Он же нытик, — вдруг неожиданно зло проворчала девушка. — Все плохо, денег нет и никогда не будет, и виноваты в этом родители, я, друзья, наш треклятый город… — Бронислава часто заморгала, и из ее глаз вновь покатились слезы. — Мы много ссорились, а в мае расстались. Он опять изменился. Был обиженным и непризнанным, а стал заносчивым и самовлюбленным. Работать больше не желал. Не хотел говорить о нас и нашем будущем. Требовал только восхищения…

— Откуда он взял деньги?

— Не знаю, — ответила Ващенко устало. — Не знаю. Сказал, что нашел. На улице.

Володимир, центр города, 10:10.

Улица перед кондитерской была, как всегда, пустынной. Капитан пересек проезжую часть и по асфальтовой дорожке прошел в раскинувшийся напротив сквер.