Но, возможно, ты скажешь мне в ответ: «Сколько раз я нудил свое сердце молитвой, и совсем не видел слез». Да, я верю, что ты понуждал свое сердце молитвой, но насколько ты его понуждал, ты мне не говоришь. Ибо понуждение от понуждения отличается настолько, насколько добродетель отличается от добродетели, искусство от искусства, животное от животного и человек от человека.
Если же ты понуждаешь свое сердце молитвой и к тебе не приходят слезы, знай, что ты не достиг понуждением такого сердечного сокрушения и такой сердечной раны, чтобы там, где произносится молитва, у тебя была острейшая боль, как будто ты пронзил то место груди неким острым ножом. Поэтому ты и не видел слез. Ибо какова разница между человеком, молящимся из глубины сердца, и человеком, который не молится из глубины сердца, таково различие и между тем, кто молится с сердечной болью, как бы произнося молитву из центра боли, и тем, кто молится только сердцем и от сердца, но без сердечной боли, без сердечной раны и без внутреннего ножа в груди (читающий пусть поймет то, что читает, и могущий вместить — пусть вместит; ибо не все вмещают то, о чем говорится здесь[92]
, свидетель мне, что я не лгу — око Божие, видящее иЭто то, что сразу же порождает умиление. Иногда слезы льются ручьем и орошают не только лицо человека, но и одежду его, и землю. Иногда слезами увлажняются только очи. А иногда как поверхность земли весной в ночное время покрывается небесной росой, так орошаются изнутри и ум и сердце. И если слезы прекратились, а острая боль и смертельная рана в тебе еще остаются, острая боль не смягчается совершенно, твоя рана не затягивается и сердце не приходит в себя сразу, то ты, когда пожелаешь, можешь вернуть слезы. Потому что источник, из которого они истекают и проливаются, еще не закрылся. Он еще бьет ключом и не иссяк.
Иногда ты возобновляешь слезы той же самой молитвой с болью. Произнося же снова эту молитву с понуждением, болью и вниманием, ты узнаешь на собственном опыте, что вместе с молитвой слезы исходят из того же места, откуда исходит и молитва. Потому что как только ты начинаешь понуждать свое сердце молитвой, тотчас внутри твое сердце и твои очи приходят в умиление.
Иногда, когда только появляется боль в сердце, ты возобновляешь умиление при помощи созерцания ума. Ибо ум, будучи чистейшим, прозрачнейшим и высоким, простирается к небесным красотам, к нетленным созданиям, к умным полкам, к славословию Божию, к поклонению своему Творцу, к восхищению Его творениями, Его величием и непостижимостью Его Божества.
Помышляя об этом, чистейший и прозрачнейший ум услаждается неизреченно. А услаждаясь, возобновляет в твоем сердце умиление, и очи проливают слезы, не меньшие прежних. И тогда ты, соделывающий свое спасение посредством слез, падаешь ничком и не встаешь, доколе не насытишься плачем и доколе невидимо не поднимет тебя святой Ангел духовного утешения и радования.
После же пролития слез уходит бесчувствие твоей души, изгоняется отчаяние в своем спасении, неблагоговение убегает само, пропадает нерадение, исчезает маловерие твоего сердца, и твой ум видится таким чистым (как и есть в действительности), как небо после дождя.
Эти слезы тебе даровал Бог, чтобы немного утешить тебя, чтобы обручить тебя Небесному Царству. Потому что ты принес Ему не жертву всесожжения, которой Он не желает, как сказано:
Но почему боль появилась в центре твоей груди, а не где-нибудь в другом месте? И почему молитва изрезала на части твою грудь изнутри, как некий острейший нож? И почему ты харкаешь кровью, иногда черной и холодной, а иногда красной и горячей? Возлюбленный, это следствие того, что в центре груди ради искупления и спасения твоей души благодатная молитва вступила в войну и сразилась с диаволом и его слугами. Потому что, найдя отдыхающих в этом месте диавола и его полки, обоюдоострый меч имени Христова порубил их на части. И пожег их, потому что имя Божие — это не только обоюдоострый меч против диавола, то есть против греха, но еще и огонь потребляющий.