Трезвенное созерцание

Человек состоит из тела и души. Тело питается и возрастает благодаря земному хлебу. Душа питается и укрепляется благодаря Хлебу Жизни. Хлеб Жизни — это Христос. Посему сказано: «Хлеб живота вечнующаго да будет ми Тело Твое Святое, благоутробне Господи!»[109].

Тот, кто вкушает земной хлеб без боли сердечной молитвы и без горьких и глубоких воздыханий, тот не чувствует помазания, и силы, и действия имени Христова. Потому что у ядущего хлеб земной до сытости утучняется сердце, и он не чувствует того, Что есть Бог. Такой человек совершенно бесчувствен ко спасению своей души. Но тот, у кого болит сердце, болит душа, болит грудь от понуждения молитвы, от воздыханий, от невидимых и видимых искушений, которые испытывает и терпит ради любви Христовой, тот, говорю, когда слышит имя Господа нашего Иисуса Христа, или когда поучается в нем с внутренней болью, или когда призывает его с живой верой и теплым благоговением, он, говорю, чувствует силу имени Христова, которая реально действует в нем своей божественной энергией. Это божественное имя Христово представляется его уму сладким как мед. Сердцу его оно кажется сладким как сахар. Его гортани и его устам оно тоже кажется сладким. Поэтому и Пророк говорит: Коль сладка гортани моему словеса Твоя: паче меда устом моим[110]. Его чувствам оно представляется живым. Ликуют и исполняются веселием его уши, когда слышат его. Радуются его очи, когда видят его написанным. Наиболее же радуются очи его души, когда где-либо видят его написанным. Это божественное имя Христово, которое является царским и утвердительным[111], на различных важных местах [вселенной. — Ред.] невидимо написуют невидимые и божественные Ангелы для сохранения и утверждения вселенной.

Посему тот, у кого, благодаря понуждению сердечной молитвы, это божественное имя Христово написано внутри, когда слышит его своими ушами, приходит в благоговение, достигающее глубин его души. Вскоре же после этого божественного благоговения, когда он слышит имя Христово, его ум посещает некая сладкокаплющая радость. Он внимает этому имени, как имени своего родственника или весьма любимого друга. Поэтому от радости слезы льются ручьем из его глаз. Сердце его скачет внутри, веселясь и ликуя в молитве. Радуется его душа радостью своего Господа. Все это что иное означает и характеризует, как не родство души со Христом и то, как может действовать имя Христово в том, у кого болит сердце от понуждения молитвы?

Но поскольку таковой человек сроднился со Христом, то уже не боится боли сердца и не ужасается, потому что знает и удостоверился в том, куда пойдет его душа, когда выйдет из тела. Потому что в его устах, в его уме, в его сердце, в его душе всегда пребывают слова: «Христе мой! Христе мой!».

Эти слова: «Христе мой! Христе мой!» — он произносит чаще, чем дышит. Куда бы он ни смотрел и что бы ни видел, всему предшествуют слова: «Христе мой!». Что бы он ни слышал, «Христе мой!» предшествует тому. Где бы он ни ходил и куда бы он ни шел, «Христе мой!» предваряет его и шествует впереди него. Когда он спит, «Христе мой!» спит вместе с ним. Когда он ест, «Христе мой!» ест вместе с ним. Когда он занимается рукоделием, предпочтение отдается словам: «Христе мой!».

Если же я пожелаю доказать, что «Христе мой! Христе мой!» насаждено в нем, то для этого мне не хватит и долгого времени. Как невозможно чувствам почувствовать что-либо, если не предварит их и не будет присутствовать ум, так невозможно и уму быть соединенным со словами «Христе мой! Христе мой!». И если в сердце его не обитает Христос, то как может человек быть столь насыщенным и услажденным именем Христовым? А это насыщение и услаждение именем Христовым суть порождения сердечной молитвы, которая произносится внутри с болью.