Три

Никита стоял на стуле, как экспонат в галерее современного искусства. На нём были мятые хлопковые штаны и серая футболка, которую он вскоре снял, решив, что стало слишком жарко. Окружающая его атмосфера как будто подыгрывала ему, но в то же время противоречила здравому смыслу. Плечом он облокачивался на современный холодильник, на котором стоял проигрыватель и безостановочно крутилась пластинка. Сейчас Лип находился в питерской сталинке, недалеко от блошиного рынка, где на днях и купил эти штаны, но в губах он зажимал фильтр с кнопкой. Ему несомненно шёл этот образ. Богдан тут же достал скетчбук и кусочек чёрной пастели5 из своей сумки и принялся набрасывать силуэт Липа. Никита же продолжал свою речь о потерянном поколении, а в руках держал мою книгу. Слова вылетали изо рта вместе с дымом и наполняли комнату, как и мой стыд. А мне ничего не оставалось, кроме того как смириться, подобно тлеющему табаку в его сигарете. Сгорать и превращаться в дым.

Возможно, я ошибалась, и кухня предназначена не для еды, готовки или письма. Кухня нужна для посиделок с друзьями, для уюта и разговоров, а если хочется, то и для танцев под музыку ушедших лет – нынешних лет. Кухня нужна для трусости и неловкости. Для людей, которые бьют тебя под дых и вытаскивают из зоны комфорта. Этих людей мы называем друзьями.

Высота 6 метров

Санкт-Петербург, Нежинская улица, дом 4

Когда стихает веселье для всех, для писателя оно только начинается. Было около шести утра, гости уснули, а я осталась наедине со своими демонами, бардаком на кухне, липким столом от пролитого вина, коробками книг в коридоре и фотографией Джека, наблюдающим за мной со стороны.

– Что скажешь? Сплошной декаданс, правда? Всё давно изжило себя и медленно умирает. – Я обратилась к чёрно-белой фотографии, мужчина на ней был расслаблен, словно пребывал в неистовом наслаждении. – Неужели это те чувства, о которых ты писал в своих книгах? Омерзительные и гадкие. Ради чего это всё? Ради поиска смысла? Бред! – последнее выкрикнула. – Полная бессмыслица! – Я закурила сигарету и продолжила свой монолог, бесцельно расхаживая по комнате: – Я никогда, никогда не приближусь к твоему мастерству даже близко. Одно ничтожное предложение мне не удаётся настолько полным смысла, безрассудства и гармонии, как получается у тебя. Я никогда не познаю твою душу, тот смысл, который ты несёшь в каждом своём слове. Я никогда не стану тобой, а самое страшное, что, вероятно, никогда стану настоящей собой, которая принесёт в литературный мир что-то новое, свежее, живое. Мои книги останутся лежать в коридоре, а Лип вскоре устанет подбадривать меня. Всё это какая-то бессмыслица, – повторила я, – бестолковщина! Где моя точка опоры? Почему я не чувствую её под ногами? Я сорвалась, но… но… но-о!

Мои чувства вырвались из меня, взлетели в небо и начали рассекать его с невероятной, немыслимой скоростью. Подобно гигантской механической «птице», они принялись рвать графитовое полотно на части, закручивая на нём мёртвые петли, затягивая их вокруг моей шеи.

– Эмоции! Вот, что однажды погубит меня, – продолжила я. – Но я постараюсь выбраться из замкнутого круга, постараюсь излечиться от этой писательской лихорадки… когда-нибудь. Когда-нибудь, а пока я только проклинаю всё и всех. И не могу остановиться. Пишу и продолжаю писать, а потом бросаю своё творение в коридоре. Я совсем его не берегу.

– Он тебе не ответит, – сонным голосом с насмешкой сказал Никита.

– Я думала, ты спишь.

– А я спал, пока меня не разбудили твои громкие монологи. Если не рассчитывала, чтобы тебя услышали, могла быть и потише.

Он был прав: я не желала быть услышанной, но я хотела получить ответ.

– Знаешь, у меня есть знакомый, который держит книжный магазин. Тот ещё мерзкий тип, знаю-знаю, – зевнул Никита, – но может, тебе стоит поговорить с ним? Я организую встречу.

– Тот сноб, который продаёт только классику? Ещё чего!

– Я слышал, что у него дела сейчас идут не очень и он поставил на прилавки и современную литературу.

– Он точно не возьмёт самиздат6.

– Не попробуешь – не узнаешь.

Я вновь посмотрела на Джека, и мне привиделось, что он мне подмигнул. Я вздрогнула.

– Он тебе не ответит. А ещё он не судья и уж тем более не пример для подорожания, – добавил Никита, заметив, как я метнула взгляд мимо него.

– Ты прав. А я, возможно, слишком пьяна. Подумать только, веду разговоры с портретом мертвеца на стене!

– Ты точно пьяна! – усмехнулся Лип. – Сделай себе кофе. – Он подошёл к плите и щёлкнул выключателем газа. – Керуак умер от алкоголизма. – Никита приблизился ко мне, крепко обнял со спины и нахально поцеловал в шею. Вот кто точно никогда не стеснялся своих чувств, но мы были друзьями, просто со временем стали так близки, отчего не видели барьеров для выражения нашей любви и заботы. – Кофе, слышишь меня? А насчёт магазина я всё же узнаю.

– От цирроза печени, – пробормотала я.

– Прости? – не разобрав моих слов, спросил Никита.

– Керуак умер от цирроза печени в одном из Санкт-Петербургов США7.

– Не романтизируй.