Три&ада обреченных

В киевском зоопарке от тоски и одиночества сходит с ума слонёнок.

Из сообщений информагентств

9 июля 2013 года.

Я знаю, что наша так называемая переписка всё больше напоминает действия человека, попавшего на необитаемый остров и день за днём с маниакальной настойчивостью бросающего в море бутылку с посланием. Он и сам давно понимает бессмысленность своих действий, но снова и снова повторяет глупый ритуал…

На самом деле, остров не совсем необитаемый, вернее, очень даже обитаемый. Множество аборигенов проживают в тропических зарослях и на песчаном пляже. Они и не дикари вовсе, эти туземцы – адекватные милые люди – но они другие, вернее, это Человек не такой, как все. Он не помнит, как попал на Остров, его память не сберегла и крошечных фрагментов иного существования. Да и было ли оно? А если было – то где и когда? Может, в прошлой жизни?

Ведь Человек знает, что детство его прошло здесь, и родители у него когда-то были, вполне обычные обитатели Острова, но они давно умерли, очень давно. Но даже на заре жизни он понимал, что он чужак. Человек не был изгоем – его никто не гнобил и не изгонял, но всё же он всегда чувствовал, что к нему относятся по-особому, с лёгкой долей опаски и пренебрежения. Обычно так обращаются с теми, кто страдает от незаразной и неопасной, но неприятной хвори или к понаехавшим инородцам, проживающим рядом с истинными хозяевами данной территории.

Позже он и сам стал ощущать тягостное беспокойство от общения с окружающими. В пору юности он списывал это на дурной характер и странные замашки, да и время было слишком ярким, наполненным важными событиями и волнующими впечатлениями, чтобы заморачиваться на туманных переживаниях. Он даже семьёй тогда с дури обзавёлся. Но с годами его обособленность и непохожесть стали заметны всем, а не только ему самому, и их уже нельзя было объяснить никакими заходами, заскоками и крышетёками. Человек был пришельцем, чужим и непонятным, и это не могло не повлиять на его судьбу.

Семейная жизнь у него не сложилась, добиться положения в обществе он не сумел – не потому, что ему не хватило способностей стать успешным – наоборот. Человек обладал уймой разнообразных талантов, ему многое давалось легко, слишком легко – как думали некоторые. Но ему казалось нестерпимо скучно и невероятно глупо тратить жизнь на ерунду, которой вдохновенно занимались его счастливые соплеменники.

Он не понимал, зачем целыми днями гоняться за бедными животными и без устали убивать их, когда для пропитания с избытком хватило бы ягод и плодов, растущих на острове в великом изобилии. Он недоумевал, зачем окружающие тратят лучшие годы на то, чтобы срубить самые толстые деревья, потом построить самую большую хижину, а после обнести её самым высоким забором. И еще нелепее ему казалось то, что всю оставшуюся жизнь они проводят, выстругивая, вывязывая и вылепливая хренотень, предназначенную лишь для захламления жилища, в котором в итоге не остается места для людей.

Соседям же Человека было невдомек, как можно расходовать отпущенное время на ту поедень, которой страдал он. Они не могли врубиться, для чего он выращивает никому не известные растения, совсем негодные в пищу или на то, чтобы украсить ими жилище или свою женщину. Они праведно возмущались тому, что он обитает в хлипком шалаше под громадной пальмой, растущей на берегу, и палец о палец не ударит для изменения бедственного положения, хотя не больной вроде и руки-ноги на месте. Сразу оговоримся, что шалаша в благодатных условиях Острова вполне хватало. Их нехорошо колбасило от того, что у него в жилище всей обстановки – пара самых простых чашек да лежанка на охапке пахучей травы, а не на шкурах, самолично спущенных с убитых животных, как принято в нормальных домах.

Но больше всего соплеменников бесили строки, которые Человек чертил на мокром песке. И прочитать-то их толком нельзя, поскольку написаны они у самого краешка прибоя – так, чтобы алчные волны снова и снова слизывали новорождённые слова. И смысла в них никакого, бредятина заумная. Понятно, что самые бдительные граждане успевали-таки увидеть нацарапанные Человеком каракули. Вдруг он злых духов вызывает или оставляет послания неведомому, но от этого не менее грозному врагу, да и Бессмертному Вождю и Великому Жрецу надо что-то докладывать. Элементов подрывной деятельности в сих писаниях обнаружено не было, но весь народ, не совещаясь, единогласно решил – если боги дали тебе способности черкать словеса, то надо использовать этот сомнительный дар на пользу себе, а главное, обществу. Ты не просто должен – обязан! – воспевать Бессмертного Вождя и Великого Жреца, вырубать на скалах красочные описания побед и достижений родного племени, ну, или, по крайней мере, развлекать почтенную публику мелодичными песнопениями об особенностях полового влечения и брачных игр. Но не пачкать же песок без толку и не переводить бесконечно палочки – а вдруг они еще пригодятся!