Три&ада обреченных

Прелюдия была встречена благосклонно, и Человек начал сужать круги и касаться более личных вопросов. Они поговорили о музыке, о том, что новые навороченные барабаны не передают глубины переживаний, дудок в звуковой палитре стало слишком много, а трещотки забивают мелодический рисунок. Он завёл разговор об обрядовых действах вокруг огромных костров в масках и шкурах зверей – эти ритуалы живо волновали его воображение. Потом они порассуждали о древних рисунках на скалах, таких трогательных и таинственных, так отличающихся от пафосных новоделов.

И пока Человек разглагольствовал об этих, вроде отстранённых, но показательных предметах, он понял, что реакция его визави именно такая, какую он ожидает. Где-то с ним соглашаются, порою слегка возражают, иногда немного возмущаются, заразившись его горячностью, но чаще – молчат. И молчание это особое – не отстранённое или тупое, а сопереживающее, понимающее, волнующее. Его так никто никогда не слушал. Но особенно потрясли его песнопения, раздавшиеся неожиданно, без просьб или вступлений. Они были простенькие, без словесных изысков и музыкальных наворотов, что-то про любовь, ожидание, надежду, но так идеально ложились в эту ночь, обстановку, настроение.

И вдохновлённый Человек продолжил обнажать душу, долго и тщательно скрываемую под маской равнодушия и отрешённости. В фантасмагорическом свете луны он уже смог разглядеть, что перед ним существо не только другого пола – об этом он догадался после первого произнесённого слова. Незнакомка обладала всеми признаками не абстрактной, непонятно по каким критериям определяемой красоты, но приметами его личной, индивидуальной грёзы. И волосы были той длины – должно быть, и оттенка – которая его цепляла. И черты тонкого лица несли на себе печать нежной одухотворённости и скрытой страстности. И в нужных пропорциях смешивались во взгляде смущение и вызов. И голос звучал в обворожительной бархатной тональности. И ко всему фигурка у фигуры была что надо, зашибись! Если проще, перед Человеком был его идеал, и это заставляло сердце биться сильнее, кровь бежать быстрее и всё больше развязывало язык.

Тут кто-нибудь мог бы снисходительно хмыкнуть:

– Ну, вот… ночь, луна, море, человек в надлежащей кондиции, явно запавший на противоположную сторону – там тоже, вроде, не против, шалаш под боком… Что ещё надо?! А он разговоры говорит…

Но, поверьте, Человеку куда важнее было выговориться, чем заняться горячо желаемым и невероятно восхитительным процессом. Надо пояснить, что наш герой отнюдь не был обделён вниманием представительниц противоположного пола. На Острове они отличались взрывным темпераментом и, пусть не умом, но сообразительностью. Человек привлекал их своей непохожестью и тяжёлой судьбинушкой. Потому самых разнообразных – по месту, времени, числу участников, количеству катализаторов, качеству исполнения – опытов брачных инсталляций Человек имел немало. А вот такого собеседника – никогда.

И Человек вещал о Бессмертном Вожде и его единородной клике, о разжиревших жрецах, об оборзевших пиратах, о трусливых воинах, о назойливых соседях и опустившихся сококосниках. Да мало ли о чём мог говорить истосковавшийся за долгие годы по откровению и пониманию Человек!

Но чем больше он открывал себя, чем решительнее выворачивался наизнанку, чем смелее сдёргивал с себя личины и обличья, тем холоднее и отстранённее казалась ему тень напротив. Всё более короткими, односложными фразами отвечала она ему, часто смысл её реплик вообще не совпадал с контекстом беседы. Всё ненатуральнее становился её голос, всё искусственнее и заученнее – жесты. И вот уже даже в беспросветной темноте агонизирующёй ночи стало понятно, что перед Человеком сидит механическая кукла.

На недоверчивые восклицания типа: «Как можно перепутать куклу с живым представителем людского рода?» или «Это уже галимый бред!» – у меня есть следующие доводы. Так ли редко принимаем мы желаемое за действительное? Разве не западаем порой на классную внешность, на клевый прикид, на красивые глаза, не замечая того, что сквозь эти глаза можно без проблем прочесть книгу, если её поставить раскрытой позади предмета нашего обожания? Или не ведёмся мы, особенно под кокосовкой – или под чем другим – на несколько пошлых фраз, произнесённых мягким нежным голосом? А как нас цепляет упоительное поддакивание и глубокомысленное молчание, когда нас слушают, раскрыв рот! Да и очертания хорошо скроенного и ладно сшитого тела не бывают ли нам в определённые моменты важнее сомнительного содержимого этого вместилища? – мерзости или благодати – решать вам. Разве парочка-другая сомнительных песенок иной раз не действуют похлеще любого афродозиака?

Короче, а сами мы всегда бываем мудры, рассудительны и объективны для того, чтобы бросить в Человека камень, которых и так слишком мало на Острове, чтобы расходовать их попусту? Оправдывало роковое заблуждение Человека и то, что он никогда не видел таких офигительных, супер навороченных, умеющих в лад ответить и вовремя улыбнуться безупречным ртом куколок – не то, что мы с вами!