Три Анны

На его зов из-за широкой русской печи, занимавшей почти полдома, выскочила худенькая старушка в цветной кофте. Увидев Аню с Волькой, всплеснула руками и суматошно захлопотала, обихаживая гостей. И так напоминала бабу Катю, что на миг Ане показалось, что она очутилась дома в родной Дроновке, и сейчас баба Катя закатит ей подзатыльник за долгую отлучку.

Вечером, когда все угомонились, и Аня, развесив у печки настиранные пелёнки, кормила сына, ей вдруг подумалось, что и её мать однажды оказалась на ночь в случайной избе и, может быть, её отец долго искал жену и дочь, ничего не зная об их судьбе. Под громкое тиканье ходиков и шёпот хозяев, обсуждавших последние поселковые новости, Аня провела беспокойную ночь и чуть свет собралась на железнодорожный вокзал узнать, не будет ли до Первомайска подкидыша. Хозяина уже дома не было. Баба Люба развела руками:

– Ушёл белку промышлять. Соскучился без дела в Ленинграде.

Она наложила Ане тарелку каши, помогла перепеленать Волю и загремела чугунами, запаривая скотине пойло.

– Куда ты теперь?

– Схожу на вокзал, узнаю насчёт попутки на туннель.

– Зря идёшь, Нюта, – сказала ей хозяйка, подливая в чай молоко. – Сиди лучше с дитём и ноги понапрасну не топчи. Не доберёшься ты нынче до Первомайского.

Сквозившая в голосе бабы Любы озабоченность заставила Аню отставить кружку в сторону и дрогнувшим голосом спросить:

– Почему?

На изменившемся лице хозяйки промелькнуло такое сомнение, что Аня замерла от плохого предчувствия и умоляюще запросила:

– Милая тётя Люба, пожалуйста, объясните. Мне очень, очень надо знать. Муж у меня там.

– Муж?

Баба Люба опустилась на лавку и затеребила концы платка, повязанного под подбородком, словно раздумывая перед принятием важного решения. После минутного молчания махнула рукой:

– Ладно, скажу, ежели мужа ищешь. Только ты помалкивай. Нам председатель сельсовета не велел никому сказывать.

– Что? Что? – поторопила разговор Аня, едва сдерживая волнение.

– Ты понимаешь, – тянула жилы хозяйка, – на литерный поезд из Ленинграда, что в Первомайское направлялся, лавина сошла. Говорят, никто не спасся. Все насмерть. Царствие им Небесное.

Аня вдруг увидела, что стол, за которым она сидела, поехал в сторону, а пол начал стремительно приближаться.

– Девка, девка, что ты?! – услышала она вскрик бабы Любы и выпрямилась. Мысли в голове плыли и вертелись. Почему-то вспомнилась песня, часто звучавшая по радио: «Нам нет преград ни в море, ни на суше». Потом слова песни растворились в плаче Воли, и Аня, как механическая машина, принялась его укачивать, видя перед собой дощатую стену с ходиками. Чугунные шишки на противовесах были выкрашены ярко-коричневой краской, а чёрные стрелки показывали семь утра. Это она хорошо запомнила, как запомнила и то, что на улице ещё не рассвело.

Заря за окном занималась медленно, словно нехотя. Сначала стали видны серые доски высокого забора, потом уползла тень с собачьей будки, а когда солнце переместилось на подоконник, Аня сказала:

– Я пойду на почту. Позвоню домой. Муж обещал прислать мне телеграмму, что доехал благополучно, а он ещё никогда меня не обманывал.

– Так не звонят у нас в Ленинград. Далеко больно. В райцентр – пожалуйста. Когда связь хорошая можно до самого Свердловска дозвониться, а дальше ни-ни.

– Всё равно пойду. Дам телеграмму соседке.

– Дойдёшь ли? – с сомнением в голосе спросила баба Люба. Но Аня знала, что дойдёт, а если не дойдёт, то доползёт.

Чтобы успокоить хозяйку, она тщательно умылась, не торопясь допила чай с молоком и обхватила руками свёрток с сыном.

– Куда ребёнка? Одна сходи.

– Нет, – непреклонно сказала Аня, – только с ним.

– Ну, смотри сама, – сдалась баба Люба. – Но к обеду вертайся. Не задерживайся.

– Господи, помоги, – сами собой шептали Анины губы, пока ноги вели её по незнакомым переулочкам с придавленными снегом крышами домов.

Душа просилась в церковь, припасть к иконе, заливая слезами потемневший от времени образ Богоматери. «Никто же, бо притекая к Тебе, посрамлён отходит», – пришли на ум слова молитвы, часто слышанные в детстве в Дроновской церкви.

Когда Фимка-комсомолка, нынешняя жена Нгуги, собственными руками заложила под церковь, выстроенную купцом Весниным, кастрюльку с динамитом, Ане сравнялось девять лет.

Почти двадцать лет прошло, а из памяти не остывает, как после страшного грохота на круглом барабане купола покачнулся крест и, медленно-медленно накреняясь, рухнул вниз, заставив деревенских баб заголосить, как по покойнику.

Одна радость была у сельчан: кто-то ночью загодя вынес образа, не оставив святыни извергам на поругание, а одну, маленькую иконку святого Андрона, случайно оставшуюся висеть на стене, Аня вместе с бабой Катей закопали возле церковной оградки.

– Раз наша Дроновка в евоную честь названа, значит, не должна без покровителя оставаться, – пояснила старуха, ловко орудуя тупым заступом.

«И откуда силы взялись?» – дивилась Аня.

А после того как над иконой был посажен куст смородины – для приметы, баба Катя, охая, выпрямилась и сказала: