Три Анны

– Знаем, знаем, бригады уже выехали, – вразнобой отвечали голоса, сливаясь в однородный шум, сквозь который пробивалось резкое женское контральто. – Удивительно, как много он смог пройти в таком состоянии!

Эти же слова повторил врач Звягинцев в поселковой больнице, куда железнодорожные рабочие доставили Константина.

Коротконогий, низкорослый Звягинцев широкими скулами и узкими глазами удался в маму-бурятку, считавшую сына самым красивым мужчиной на свете. Маминым словам Звягинцев привык всецело доверять, поэтому в больнице между сестёр слыл повесой и сердцеедом, но своё дело знал хорошо и больные к нему валом валили.

Произведя тщательный осмотр пациента, Звягинцев убедился, что травм и повреждений не выявлено, но обмороженным рукам и ногам требуется серьезное лечение.

– Похоже, он единственный выживший, – озабоченно сказал врач смешливой медсестре Юлечке, стоя над уснувшим Саяновым. – В рубашке родился. Кто под лавину попал – тот пропал.

– И не говорите, Павел Петрович. Мой муж тоже на поиски пострадавших поехал. Всех железнодорожников туда отправили и сказали, что военную часть в Горске в ружьё поднимут. Да и из Москвы наверняка следователей понашлют. Будут тут шнырять да вынюхивать – сама лавина сошла, или помог кто…

– Ты язык-то придержи, если жить хочешь, – сурово осёк сестричку Звягинцев. – Ещё раз услышу твои глупые рассуждения – переведу санитаркой в амбулаторию.

– Не переведёте, – сказала Юлечка, – кто тогда вам станет из дома пироги носить?

Замечание Юлечки целило не в бровь, а в глаз, поэтому Звягинцев подоткнул спящему одеяло и миролюбивым тоном предложил:

– А не попить ли нам чайку? С пирогами.

Когда Константин открыл глаза, он удивился, что лежит на удобной железной койке возле дочиста выскобленной бревенчатой стены. Рядом с ним стояла тумбочка с графином воды, накрытым перевёрнутым гранёным стаканом. На стене – плакат «Памятка беременной колхозницы», ввергший больного в полное недоумение.

На белой занавеске у окна раскачивался солнечный лучик. Яркий, весёлый, праздничный. Он игриво дразнился, перескакивая по занавеске с места на место. И оттого, что в маленькой палате ощущались тепло и уют, Саянов моментально всё вспомнил и похолодел.

Одновременно с памятью в мозг вонзилось чувство острой боли в руках и ногах. Странно, что оно появилось только сейчас.

Скосив глаза на лежащую на одеяле руку, Константин увидел, что кисть забинтована до локтя. «Конечно! Это я полз по снегу, втыкая руки в белую кашу и оставляя на ней кровавые полосы».

Облизнув сухие губы, Константин хрипло выкрикнул:

– Эй, кто-нибудь! Пожалуйста, скажите, всех спасли?

Пытаясь приподняться, он увидел, что дверь резко распахнулась и впустила доктора в белом халате и миловидную сестричку, с ходу воскликнувшую:

– Проснулись? Вы двое суток спали!

– Спасли кого-нибудь? – не обращая внимания на сестру, Константин смотрел на врача, словно требуя от него утверждения: «Да. Спасли».

Но доктор, чуть помолчав, отвёл взгляд в сторону и сказал:

– Нет, – а после короткой паузы добавил: – К вам пришли.

Захлестнувшая было Константина волна надежды сменилась разочарованием, когда он увидел плотного мужчину в серой форме с накладными нагрудными карманами. Вышитая звезда на рукаве и два треугольника в петлицах указывали на то, что перед ним капитан НКВД.

Выразительные чёрные глаза под полукружьями бровей и румяные щёки выдавали в нём уроженца Малороссии.

– Товарищи медики, попрошу вас выйти.

Голос капитана звучал негромко, но твёрдо. Не глядя придвинув ногой табуретку, посетитель сел и представился, по-украински смягчая выговор буквы «г»:

– Капитан Горбенко.

Поскольку Константин насторожённо молчал, офицер свёл брови, достал из планшета на боку блокнот и задал первый вопрос:

– Назовите себя.

– Старший инженер Ленинградского проектного института мостов и туннелей Константин Викторович Саянов, – сквозь нарастающую боль в руках и ногах ответил Константин, догадываясь, что беседа продлится долго.

Она длилась не просто долго, а мучительно долго. Вольготно расположившийся на табуретке Горбенко попросил медсестру принести ему чаю и, вкусно прихлёбывая из дымящегося стакана, принялся дотошно выспрашивать каждую мелочь, начиная с социального положения дедушек и бабушек инженера Саянова.

Особенно капитана интересовало, не велись ли в вагоне разговоры вредительского характера и не слышался ли в поезде хлопок от взрыва.

За время допроса в палату один раз заглянул врач и два раза сестра, извинившись, делала Константину уколы. После уколов боль немного затихала, и мысли Константина становились яснее, а ответы чётче. Он старался отвечать максимально быстро и доходчиво, каждую минуту надеясь, что это сократит затянувшийся визит, и ему, наконец, дадут полежать спокойно.

Солнечный луч с занавесок давно переместился на потолок, а потом и вовсе исчез, уступая место густым сумеркам.

Терпение Константина стало иссякать, и он уже хотел попросить капитана продолжить разговор завтра, как вдруг Горбенко решительно хлопнул ладонью по планшету и сказал:

– Наконец, последнее. Самое важное.