Три Анны

Сейчас вместо придорожных цветов за стенкой вагона мерно колыхали лапами ели, стоящие в снежном твороге, и неярко тлел расплывчатый солнечный диск, увязавшийся вслед за поездом.

Из детей, кроме Воли, в вагоне ехали ещё две маленькие девочки, почти без роздыху пищавшие на руках у матерей.

– А у тебя ничего пацан, уважительный, – похвалил Волю старичок. – Чует, что скоро батю своего увидит.

Хвалить малыша было за что. За всю длинную дорогу Волюшка ни разу не подал голос, только терпеливо кряхтел, когда Аня меняла ему пелёнки.

Дедова похвала сыну словно маслом мазнула Аню по сердцу, истомившемуся от неизвестности. Укачивая сына, она внимательно вглядывалась в каждый полустанок, будто ожидая найти там Костин след, и беспрестанно спрашивала проводницу:

– Скоро приедем?

– Вот привязалась, гражданочка, – недовольно буркнула ей тощая проводница с новомодной химической завивкой, – поди знай, как график выдержим. Вишь, то и дело стоим, мы литерные пропускаем.

– Зачем пропускаем? – непонятливо спросила Аня.

– Кто ж его знает – зачем? Мы люди маленькие, нам не докладают, – хохотнула проводница. – Поди, случилось что. У нас ведь, знаешь, Сибирь-матушка. Она шутить не любит.

«Знаю, что не любит», – подумала про себя Аня, вспоминая рассказы Нгуги о каторге.

Сибирь! Это слово несло в себе что-то могучее, тёмное, загадочное. Иногда мысленно Аня сравнивала Сибирь с безбрежным океаном, вместо воды наполненным пеной хвойных лесов. Скал и озёр она достаточно видала в родном Олунце, но там всё казалось небольшим, уютным, домашним. Даже порог Керста, прозванный местным людом «гиблым местом», по сравнению с сибирскими реками выглядел безобидным ручейком.

На третий день пути Аня обнаружила, что чистые пелёнки подходят к концу, а мокрые подгузники уже не влезают в клеёнчатую сумку, которую она догадалась прихватить с собой.

– Дедушка, подскажите, в Змеевке есть гостиница? – обратилась она к соседу, который велел ей называть себя дед Архип.

– Постоялый двор что ли? – он задумчиво поскрёб пальцем широкий нос и утвердительно кивнул: – Есть. Дом колхозника.

– А если я не колхозница, то куда мне деваться? – удивилась Аня.

– А это, бабонька, ты сама думай. Нонешняя власть только колхозников привечает. Но не робей – у нас народ широкий, душевный, на улице с дитёнком не останешься. А уж коли не побрезгуешь, то милости просим к нам с хозяйкой: улица Юных ленинцев, дом пять. – Произнеся название улицы, дед Архип не удержался и хихикнул, деликатно прикрывая рот ладонью: – Юных ленинцев только у нас маловато, одни старики живут, а молодёжь вся на Североульский туннель подалась. Слыхала, небось, какая беда там стряслась?

– Слыхала.

– То-то. Я тоже по радио узнал, когда у дочки в Ленинграде гостил, – пояснил он.

На подъезде к Змеевке поезд перевели на запасной путь. Дед забеспокоился, любопытно вытягивая шею по направлению к кирпичному зданию вокзала:

– Смотри-ка, дочка, кипеж какой на станции. И народу кругом тьма. Вон Васька из ремонтной бригады стоит наизготовке возле дрезины. Ещё одна дрезина на подходе. Ящики какие-то стоят, навроде с инстументом. На гробы схожи. По всему видать, поломка на пути.

Отвлёкшись от наблюдения, он застегнул полушубок и без предупреждения сгрёб в охапку придремавшего Волю:

– Знаешь что, Аннушка, двинули к нам. Боюсь, не будет тебе места в Доме колхозника.

Возражать Аня не посмела, с благодарностью выскочив вслед за попутчиком на запорошенный лёгким снежком путь.

* * *

– Ты, небось, Нюта, думаешь, что наша Змеевка так зовётся, потому что у нас змей видимо-невидимо? – сказал Ане дед Архип, когда они шли между домов, то и дело раскланиваясь с прохожими. – Вот и не угадала! Камень у нас добывают знаменитый – змеевик. Знатный камень! В прежние времена вазы из нашего змеевика в царских покоях стояли. Я тебе этот камень покажу. У меня старуха им квашеную капусту в бочке придавливает.

Улицы в посёлке Змеевке широкие, крепкие дома, как грибы-боровики, стоят под высокими соснами. Видно, не одно десятилетие назад срублены, но всё ещё хороши своей особой, сибирской статью.

– Никак, корова зимой пасётся? – удивилась Аня, завидев в огороде бурёнку с тугими боками, покрытыми густой шерстью. По колено в снегу, корова с видимым удовольствием тыкалась мордой в копну сена, лениво отмахиваясь хвостом от кружащих в воздухе снежинок.

– Знамо, коровёнка, – отозвался провожатый, – у нас, сибиряков, и коровы сибирского здоровья. Чего животин в хлеву парить? Они страсть как любят зимой снег копытить.

Повернув направо, дед Архип остановился перед просторным домом-пятистенком на высокой клети:

– Милости прошу. Ты, городская, небось, таких домов и не видывала?

– Видывала, – возразила Аня, – деревенская я. Из-под Олунца.

– Иди ты! – простодушно восхитился дед Архип, собирая в улыбку морщинки возле глаз.

Он одобрительно крякнул и сразу стал держаться с ней по-свойски, как с дальней родственницей, заглянувшей погостить.

– Любушка, принимай постояльцев! – зычно крикнул он, введя Аню в сени, застланные домотканой дорожкой.