До самого последнего момента, вплоть до несчастья с Тимом, Фотис воображал, что ему всё сошло с рук, как сходило с рук всегда. Чем больше он воровал, тем естественнее казались ему все последующие его операции по умыканию чужого добра.
В конце концов, разве он виноват в том, что другие люди равнодушно проходят мимо лежащих на дороге денег?! Разве он виноват в том, что его глаза всегда находят всё, что блестит?! И пока другие с удивлением вглядываются в синеву неба, с восторгом вслушиваются в мурлыканье скрипки, и прижимают к себе любимую женщину, он, Фотис фон Саботаж, неустанно выискивал способ унести всё, что плохо лежит. Да если учесть ещё один его великий талант, заключающийся в том, что он всегда умел делиться с вышестоящими своими доходами. Таким образом, заставляя молчать всех.
Ему нравилось думать, что даже сам фон Шайтан зависит от его, Фотиса, ловкости. И что их двоих навек сплотила порука. Действительности, как это ни странно, трудно было пробиться сквозь толщу этих рассуждений. Ведь Фотис фон Саботаж уже давно забыл, каково жить в настоящем мире. Забыл, сколько человеку надо получать за свой труд, чтобы достойно существовать. Со временем ему даже стало казаться, что люди созданы только для того, чтобы он, Фотис, мог бы их общипывать.
Периодически вспыхивающие скандалы с Тимом в главной роли, казались Фотису ничтожными до тех самых пор, пока он не вынужден был навестить своего бывшего партнёра в тюремной больнице. О чём говорили эти двое так, навсегда, и останется секретом. Известно только, что из больницы Фотис ушёл в твердой уверенности в своей собственной неприкосновенности. Как–то забыв, что всё тленно уже по своей сущности. Но фон Саботаж напрасно недооценивал общественное мнение.
Между тем, общественное мнение капризно, как любовница. Сегодня оно ласкает тебя. А уже завтра полно желания тебя же линчевать.
12
Новый рефрактор тихо гудел в углу, анализируя фон несущей ДНК. Диагор с жадностью рассматривал под микроскопом размножающиеся клетки рептилии. Его крепкая шея напряглась. Корни волос вспотели. Руки слегка дрожали от волнения.
Темнота наступала на город.
Учёному трудно было поверить собственным глазам. Трудно расстаться с годами, отданными на решение этой загадки. Целые поколения исследователей разбили свою карьеру о загадку искусственного размножения. И только один он, похоже, добился реального решения проблемы. Диагор боялся отодвинуться от микроскопа.
Окончание работы над этой вековой загадкой, съевшей столько жизненных сил, означало так же, как это парадоксально не звучит, и конец его мечтам. Настало время бросить своё достижение в клубок злых страстей, больного честолюбия и чужой воли.
Профессор с удовольствием затянул бы процесс поисков ещё лет на двадцать. Затянул бы своё счастье. В конце концов, учёный до какого–то предела ещё способен определить судьбу своего открытия. Во всяком случае, до того самого момента, когда он объявит о нём во всеуслышание.
Ибо, как только открытие выйдет в свет во всей своей беззащитной наготе, его судьбой займутся не только чистые умы учёных, но и грязные мозги предпринимателей военного ведомства. Совсем иначе происходит с самим процессом исследования. Интересно, много было бы сделано открытий, если бы исследователь покорно ждал посещения вдохновения?
Помнится, сам великий фон Подгористый, наиталантливейший поэт Хватляндии, признался однажды: «Редко приходит вдохновение в гости. Ну, а когда случится ему придти, не затягивает оно своего визита. Посидит с тобой немножко и уходит без предупреждения…»
Вероятно, именно поэтому, во все времена исследователи пытались провоцировать вдохновение различными способами. И вытаскивать Музу из мира вдохновения буквально за волосы. Известный математик Хватляндии фон Виппер, к примеру, возбуждал приступ творчества, нюхая гнилые яблоки. Он так никогда и не объяснил, через какой тайный трепет этот запах перерождается в его организме в живую плоть цифр и формул. Да и никто, вероятно, этого не знает.
Только с любовной лихорадкой можно сравнить лихорадку исследователя. Только любовное исступление тождественно поиску истины.
– Взгляни–ка, Адонис! – произнес, наконец, решаясь, Диагор. И жестом пригласил своего ассистента заглянуть в микроскоп.
Адонис оторвался от своего аппарата. Он был удивлён: обычно во время работы профессор был молчалив, деловит и суров. Ну а сейчас Диагор просто заходился от волнения. Впрочем, молодой человек не стал долго анализировать происходящее. Послушно подошёл к столу шефа и заглянул в микроскоп.
– Ну, как тебе это нравится?
Адонис молча всматривался в микроскоп.
– Произошло чудо, профессор! – наконец восторженно вскричал он. – В клетке и следа не осталось от наследственных болезней.
– Я за ними всю ночь наблюдаю, – объяснил Диагор и привычным жестом потёр тыльной стороной ладоней уставшие глаза.
Напряжение последних дней, наконец, оставило его. И он почувствовал усталость, накопившуюся за последние годы в каждой клетке его тела.