— В начальной школе ты учился блестяще, а как только перешел в среднюю, тебя словно подменили.
Он оставил нас, когда я учился в четвертом классе, и моя успеваемость, до того момента превосходная, упала настолько, что меня едва не отчислили.
К переходу в среднюю школу дела с учебой уже шли лучше: я закрепился в статусе тихой посредственности, вылез из двоек, получал шестерки и семерки. Талант к математике, который имелся у меня в детстве, канул в прошлое.
Я снова внимательно вгляделся в отцовское лицо. На нем проступила такая невыносимая боль, что я поспешил отвести глаза.
— Ты не закончил рассказ про своего учителя в шестом классе.
Папа слегка вздрогнул.
— Ах, да. В общем, он сказал нам, что Гаусс ответил на вопрос учителя уже через несколько секунд, и спросил, способен ли кто-нибудь из нас сделать то же самое.
— И ты поднял руку.
— Ага.
— А он?
— Стал расспрашивать, как я считал. Я объяснил, что представил числа в виде точек, расположенных на отрезке, и сложил стоявшие по краям единицу и сотню. Потом обнаружил, что девяносто девять плюс два тоже будет сто один… Дальше было легко. Но твое решение с превращением отрезка в круг куда изящнее. Не сомневаюсь, твои способности к рисованию имеют к этому отношение.
— А Гаусс как подсчитал?
— Этого никто не знает. Неизвестно даже, какова доля правды в этой истории про урок математики. В любом случае, позже я выяснил, что наш учитель давал это задание в начале каждого учебного года всем, кто поступал в среднюю школу. По моим сведениям, правильно его выполнили всего два ученика, один из них я. Кто был вторым, я так и не сумел выяснить.
— Наверное, учитель был счастлив.
— Сказал, что поставит мне девять. По идее, добавил он, верное решение за такое короткое время заслуживает и десяти баллов, но, поставь он мне десятку, это означало бы, что улучшать уже нечего, а мой талант еще предстояло огранить. — Он сосредоточенно нахмурил брови. — Не помню точно его слова, но смысл в них был такой: разбрасываться талантами нельзя.
15
Часы показывали одиннадцать.
— Ну, ты хочешь пойти туда, где играют джаз?
— Да, но я никогда его не слышал. Интересно, понравится ли мне.
— Тебе только кажется, что ты его никогда не слышал. Как сказал один человек, джаз повсюду.
— Кто этот человек?
Отец усмехнулся:
— Я. Но вообще на тему джаза бытует много крылатых выражений. Самое известное из них принадлежит Луи Армстронгу: «Если вы спрашиваете, что такое джаз, вам этого никогда не понять».
Он развернул карту и, сверившись с листочком, на котором месье Доминик написал адрес, быстро нашел нужное место.
— Так-с. Пешком идти минут сорок. Если хочешь, давай возьмем такси.
— Нет, пойдем пешком. Заодно скоротаем время.
— По словам Доминика, район там весьма захудалый.
Я пожал плечами:
— Порт тоже не самый благополучный район, и что с того?
Отец молча кивнул, и мы снова отправились в путь вдоль Ла-Канебьер. Людской поток редел, и, может быть, именно поэтому создавалось ощущение, будто неоновые огни сияют ярче и живут своей жизнью.
Мы прошли мимо магазина интимных товаров, потом мимо еще одного такого же. Когда на нашем пути попался третий, отец спросил, не хочу ли я зайти.
— Ты шутишь?
— Будь ты здесь один или с другом, зашел бы?
— Да, — ответил я без колебаний.
— Я тоже. Так что давай заглянем внутрь и немного отвлечемся.
Мы переступили порог, отворив дверь и отодвинув тяжелую черную полиэтиленовую занавеску, за которой, казалось, открывался совсем другой мир.
Я помню все так, словно это происходило вчера: свет был ярким и холодным, как в киношной прозекторской, а помещение просторным, хотя при взгляде с улицы возникало впечатление, что за дверью находится магазинчик площадью в несколько квадратных метров. Вдоль стен, уходивших далеко вглубь, тянулись полки с товарами, в центральной части мерцали стеклянные витрины. Пять-шесть покупателей бродили по залу, избегая встречаться взглядами. Единственным сотрудником был невзрачный худощавый парень чуть старше меня, который стоял за прилавком и сам с собой играл в шахматы.
Видеокассеты, журналы и книги были педантично сгруппированы по темам: оргии, лесбиянки, подчинение, геи, порка, животные. Ассортимент игрушек поражал воображение, а еще тут и там стояли баночки с мазями и бутылочки с маслами, этикетки которых на четырех разных языках обещали эффектное увеличение размеров («до восьми сантиметров», как гласила подпись под соответствующей картинкой на одной из коробочек с мазью, изготовитель которой, очевидно, не особенно полагался на воображение покупателей).
Время от времени я поглядывал в сторону отца. Он с непринужденным видом прохаживался от полки к полке, внимательно все осматривая, точно инспектор, составляющий отчет о проверке торгового заведения. В какой-то момент он взял плетку-девятихвостку и легонько хлестнул ею по своему предплечью.